11 июня умер замечательный писатель Эдуард Шульман (1936–2014), сообщил в своем блоге на сайте Snob.ru Михаил Эпштейн.
«Я знал его с конца 1970-х, с домашних литературных семинаров, на которых он обсуждал с младшими секреты мастерства. Из этих семинаров вышло немало писателей, в том числе Михаил Шишкин и Фаина Гримберг.
Трудно найти пример более смиренного, нетщеславного служения литературе, чем Эдуард Шульман. При всем его самобытнейшем даре и неиссякаемом трудолюбии, за все советское время он опубликовал всего три рассказа. А в постсоветское, когда самое время было раскрутиться и с его еврейской тематикой, и с повестями из крепостнического «развратного» быта, – он так и остался тихим, но внятным и мудрым голосом «на полях», вне журнальных и премиальных баталий.
Он никогда никому не завидовал и ни на что не жаловался. В то же время ему был чужд нарциссизм и самовеличание «непризнанного гения». Он был внимательным собеседником, с наклонностью к юмору, деталям и курьезам, но в таком расширительном контексте, что за ними угадывался формат большого биографического или исторического сюжета. Это был теплый юмор в стиле его ровесника Вуди Аллена, сочувственный к маленьким людям, даже если ими оказывались великие. Его интересовало все, что имело отношение к литературе, и прежде всего ее создатели. Гоголь, Чехов, Бабель, Зощенко, Маяковский, Хармс - примерно таков был центр его интересов, а границ у этой вселенной не было. Он любил анекдотическое в литературе, всякие истории, жанровые сценки, героями которых были сами писатели. В значительной степени его собственное творчество – это литература о литературе (metafiction); один из его главных романов посвящен поэту А. Полежаеву.
Последний раз я видел его в московской больнице в середине апреля, накануне его 78-летия. Он сильно исхудал – но одновременно и просветлел, стала еще яснее его доброта и беззащитность, которая была проявлением не слабости, но внутренней силы и бесстрашия. Обычно Эдуард в разговорах избегал высоких и философических тем, предпочитая более скромные, литературно-профессиональные и общественные. На этот раз мы вышли к чему-то наибольшему, и я вдруг увидел, что это человек веры: внецерковной, неконфессиональной, недогматической - но вовсе не скептик и не агностик, каким я представлял его раньше. Он так и сказал о себе: «да, это бедная вера». Он выразил то, что ему всегда было присуще: здравомыслие, несуетность, отсутствие фарисейства и позерства, понимание границ человеческих притязаний – и того, что даже малое, ограниченное все-таки имеет свою ценность. Он был потомком Екклесиаста, который знал, что на свете много тщеты и нет ничего вечного, но что именно поэтому следует с благодарностью принимать от жизни все, что судил Господь.
Наследие Шульмана составляет примерно 20–25 томов, из которых издана едва ли треть, и все это нам еще предстоит прочитать и освоить, чтобы понять его место в литературе, место «Еврея Ивановича» (по названию одной из его книг), в том ряду, который начинается Шолом-Алейхемом и Бабелем.»