Новостные сообщения последних дней о ситуации вокруг Ирана формируют ощущение если не неизбежности, то весьма высокой вероятности нового вооруженного конфликта в регионе Персидского залива, вызванного ядерными амбициями руководства этой страны. Каковы возможные сценарии развития событий, и какую позицию может занять Израиль в связи с иранской проблемой?

Военный удар как единственная опция
Одной из самых обсуждаемых тем глобальной политики не только в Израиле, но и во всем мире в последние пару месяцев является военный аспект ядерной программы Исламской Республики Иран и возможные меры со стороны международного сообщества, которые привели бы к отказу непредсказуемого «режима аятолл» от амбиционных планов. Анализ каскада событий, сделавших очевидными для всех как критическую близость Ирана к созданию атомного оружия, так и неготовность его руководства к конструктивному диалогу и разумному компромиссу, заставляет не только аналитиков и публицистов, но и политическое и военное руководство крупнейших мировых держав склоняться к возможности нанесения удара по ядерным объектам Исламской республики. Серьезные и влиятельные издания обсуждают уже скорее не саму вероятность нанесения удара, а точное время его нанесения и технические детали. Конечно, официальная позиция всех ответственных участников процесса сводится к тому, что военный удар возможен только при наличии двух условий: если станет окончательно ясно, что международное давление и санкции не способны остановить иранскую ядерную программу, и если ее успешное завершение будет просматриваться в самой ближайшей перспективе. Однако буквально в последние недели и даже дни многие мировые лидеры, в том числе наиболее решительным образом – израильские, констатируют наличие обоих факторов уже сегодня. Это делает военный удар единственной реальной опцией в сложившейся ситуации.
Судя по информации наиболее авторитетных и осведомленных аналитиков, сегодня речь идет скорее о нанесении точечных ракетно-бомбовых ударов в сочетании с лимитированной наземной операцией, осуществляемой небольшими группами спецподразделений, чем о полноценной сухопутной военной кампании, целью которой были бы смена режима и оккупация страны. Хотя консенсус, сводящийся к недопустимости обладания Ираном ядерного оружия, разделяют многие, от Саудовской Аравии до Европейского союза, к масштабной региональной войне сегодня вряд ли кто-либо готов. Всерьез скорее обсуждается вопрос о возможности проведения операции в первую очередь силами одного Израиля при открытой, но вынужденно ограниченной поддержке Соединенных Штатов и с менее афишируемой, но тем не менее критично необходимой технически помощью наиболее влиятельных суннитских монархий Персидского залива.
Считается само собой разумеющимся, что именно Израиль в первую очередь заинтересован в том, чтобы остановить военную ядерную программу страны, руководство которой (и президент, и носители верховной духовной власти) неоднократно провозглашало своей целью уничтожение еврейского государства. К сожалению, есть серьезные основания полагать, что антисемитская риторика «режима аятолл» – не простое сотрясание воздуха. Как в прошлом, так и сегодня Иран стоит за большинством наиболее реальных угроз Израилю, начиная от оснащения и подстрекательства ведущих вооруженную борьбу с «сионистским образованием» исламистских группировок и заканчивая последними террористическими атаками на дипломатические представительства в разных странах мира. Кроме того, считается общеизвестным, что Израиль, сталкиваясь с серьезными и вполне реальными угрозами не просто безопасности, но самому факту своего существования, и психологически, и в военном плане максимально готов к нанесению болезненного превентивного удара.
Если англо- и ивритоязычные издания содержат различные интерпретации перспектив разрешения ситуации, то в русскоязычном еврейском дискурсе, насколько можно судить по публикациям в еврейской прессе и электронных изданиях, высказываниям политиков, экспертов и общественных деятелей, восприятие превентивного уничтожения объектов инфраструктуры иранской ядерной программы как единственного реального способа решения проблемы практически тотально доминирует (за исключением, возможно, высказываний большинства еврейских лидеров в России, вынужденных в публичной сфере оглядываться на официальную позицию руководства страны, категорически протестующего против военной опции). Впрочем, и в самом Израиле большинство населения тоже выступает за нанесение военного удара. По словам известного политолога Зеэва Ханина, израильские «иранооптимисты», полагающие, что международные санкции способны существенно повлиять на реализацию иранской военной ядерной программы, практически полностью сдали свои позиции «иранопессимистам», уверенным, что только превентивный удар способен остановить «бесноватых аятолл». Судя же по транслируемым средствами массовой информации месседжам со стороны руководства стран Северной Америки, Западной Европы и даже суннитской части арабского Ближнего Востока, создается впечатление, что и международное сообщество, заинтересованное в предотвращении иранской ядерной угрозы чужими руками, подталкивает Израиль к военной опции.
Мне представляется важным трезво и по возможности абстрагируясь как от вполне естественных негативных эмоций по отношению к нынешнему руководству Ирана, так и от целиком оправданных опасений, связанных с военным характером ядерной программы этой страны, проанализировать реальные возможности Израиля в этом контексте и вероятные последствия нанесения удара по Исламской республике.

Кому угрожает ядерная программа Ирана
Будет честным с самого начала сказать, что я выступаю категорическим противником военного вмешательства Израиля в ситуацию вокруг Ирана, и я надеюсь, что из всего сказанного далее станет ясно, почему.
Первый вопрос, на который мне представляется крайне важным ответить в контексте сложившейся ситуации, – для чего Ирану ядерная боеголовка?
Широко распространено мнение, что Исламская республика, руководство которой на протяжении трех десятилетий последовательно выступает за ликвидацию еврейского государства, дорвавшись до обладания ядерным оружием, не избежит соблазна немедленно воспользоваться оным для нового окончательного решения еврейского вопроса, по крайней мере, на Ближнем Востоке. Глобальное противостояние с Израилем, принимающее оттенки религиозного конфликта, замешанного на революционном эсхатологическом «махдизме» (радикальном направлении в рамках шиитского ислама, взятого на вооружение официальной идеологией и пропагандой режима аятолл), осмысляющееся в рамках имплицитно присущего иранской культуре дуализма, доведенное до логического завершения, не может завершиться каким-то другим способом, нежели полное уничтожение одной из противоборствующих сторон. Рациональные аргументы вроде невозможности нанесения такого ядерного удара по Израилю, при котором не пострадают ни палестинские арабы, ни приобретшие символическую значимость в последние десятилетия в рамках общемусульманского дискурса т.н. «святыни» ислама на территории еврейского государства, отметаются сторонниками восприятия нынешнего иранского руководства как режима безумных, одержимых окрашенным в эсхатологические тона религиозным фундаментализмом аятолл. С точки зрения более циничных наблюдателей, неизбежные жертвы вероятного ядерного удара по «сионистскому образованию» среди израильских и палестинских арабов совершенно не являются сколько-нибудь серьезным препятствием для иранского режима, всегда рассматривающего арабов с высоты персидского культурного превосходства (чтобы не сказать «расизма»), равно как и религиозного превосходства мусульман-шиитов перед суннитами. Несмотря на всю поверхностную риторику исламской солидарности, тезис об использовании Ираном суннитского палестинского населения в качестве «пушечного мяса» в борьбе с Израилем вполне имеет право на существование.
Однако антиизраильская риторика – слишком «обязательный» элемент в официальном пропагандистском дискурсе всех стран региона, чтобы воспринимать его в качестве главного реального вектора внешней политики. Например, несмотря на публичное возмущение действиями «сионистского агрессора» во время операции «Литой свинец» в Газе в конце 2008 г. – начале 2009 г., в реальности практически все окружающие суннитские режимы просто мечтали о том, чтобы Израиль стер с лица земли «ХАМАСстан», на тот момент представлявший собой проиранский анклав на берегу Средиземного моря. Мало того, согласно многочисленным, пусть и неофициальным и непроверенным, сообщениям, разведслужбы монархий Персидского Залива, равно как и Египта, оказывали Израилю вполне реальную помощь. Таким образом, не всегда следует воспринимать антисионистскую риторику как свидетельство реальных внешнеполитических векторов и приоритетов.
Мне кажется, крайне важно понимать, за что борется Иран и кто является его реальным противником в этой борьбе. И если попытаться проанализировать векторы внешнеполитической активности Ирана, абстрагируясь от воинственной антиизраильской официальной риторики, то, на мой взгляд, представляется очевидным, что острие эсхатологической официальной риторики Тегерана на самом деле направлено в сторону Мекки, а не в сторону Иерусалима. Смыслом и предназначением исламской революции является лидерство Ирана в мусульманском мире. На нескольких фронтах одновременно «режим аятолл» ведет свою борьбу за наследие Пророка с суннитскими еретиками и узурпаторами. В этой перспективе даже операция «Литой свинец» в Газе была одним из локальных столкновений в региональной ирано-«саудийской» войне. Антиизраильский вектор, как мне представляется, не цель иранской внешней политики, а только средство. Не может же Иран продвигать свои интересы в арабском мире, эксплуатируя идеи великого персидского культурно-исторического наследия, как это делается на северо-восточном направлении иранской геополитической экспансии. А радикальная и непримиримая «антисионистская» риторика задолго до исламской революции была частью обязательной программы по завоеванию любви среди арабских широких народных масс.
Обладание ядерным оружием не может обеспечить Ирану преимущество по отношению к «сионистскому режиму» хотя бы потому, что Израиль давно располагает гораздо более существенным арсеналом, который, вкупе с современными ВВС, ракетоносителями и средствами противоракетной обороны делает совершенно самоубийственными любые попытки Тегерана поиграть в политику ядерного сдерживания. Однако ядерная боеголовка, безусловно, существенно сдвинет баланс сил внутри мусульманского общества и позволит Ирану легко завоевать позиции регионального гегемона. Ядерный статус Тегерана – страшный сон в первую очередь для Эр-Рияда, Дохи, Манамы и Абу-Даби.
В связи с этим неудивительно, что суннитские монархии Персидского залива страшно хотели бы решить иранскую проблему еврейскими руками, впоследствии, разумеется, обвинив кровавый сионистский режим в новой агрессии против мусульман и инициировав по этому поводу очередную глобальную кампанию по делегитимации Израиля. Понятно, зачем это надо Эр-Рияду – но зачем это Иерусалиму?
Второй вопрос, который, возможно, лежит скорее в этической, нежели практической сфере, тем не менее, так же представляется мне крайне важным: а почему, собственно, мы считаем, что Иран не имеет право на ядерную программу?
Выше я уже упомянул об одном ближневосточном государстве, давно обладающим боеголовкой. Стоит, пожалуй, обратить внимание в этом контексте, что это государство постоянно втянуто в вооруженные конфликты, до сих пор находится в формальном состоянии войны с некоторыми соседями, почти полвека контролирует значительные территории с до конца неопределенным статусом, некоторые территориальные аннексии этого государства не признаны мировым сообществом, а с трибуны международных организаций эту страну постоянно обвиняют в агрессии. Может быть, тенденциозным и утрированным в контексте сравнения с Ираном, но тем не менее вполне справедливым добавлением будет утверждение, что идеология этого государства в значительной степени основана на религиозно-мессианском фундаменте. Речь идет, разумеется, об Израиле. Однако, думаю, никто в здравом уме не будет утверждать, что его ядерный арсенал – это фактор, дестабилизирующий ситуацию в регионе и угрожающий соседям. Скорее наоборот, он является гарантом от новой масштабной региональной войны наподобие тех, которые имели место в первые десятилетия существования Израиля.
Я понимаю, что сравнение тегеранского «режима аятолл» с демократическим еврейским государством в этом контексте некорректно. Однако по соседству с Ираном есть еще одна страна, обладающая ядерным статусом – Пакистан. Это государство находится в состоянии затяжного конфликта, время от времени приобретающего характер военных действий, с региональным гигантом – Индией (так же обладающей ядерным статусом). Градусом агрессивности адресованная Дели риторика Исламабада не многим уступает речам иранских лидеров по отношению к Израилю или США. Исламабадский режим неоднократно и весьма обоснованно обвинялся в поддержке террористических группировок, причем не только действующих в соседних Индии и Афганистане, но и в более отдаленных регионах. И сегодня, несмотря на сотрудничество США с Пакистаном, есть весьма серьезные основания полагать, что системная поддержка террористов не осталось в прошлом. Вопрос о потенциальной опасности угрозы захвата ядерного арсенала радикальными исламистскими группировками постоянно обсуждается в среде военных экспертов. Эта угроза является более реальной, нежели захват исламистами центральной власти в стране, однако и эта возможность не исключена, не говоря уж о том, что изменение векторов внешней политики вполне возможно и без смены режима.
Мир не видит большой проблемы в колоссальном ядерном потенциале Китая – государства, имеющего территориальные проблемы с соседями, не отказавшегося от человеконенавистнической коммунистической идеологии, управляемого режимом наследников самого кровавого диктатора ХХ века – Мао Цзедуна. Нет особых проблем с ядерным статусом и у нашего северо-восточного соседа, страны, имитирующей демократию немногим более изящно, нежели Иран, и как минимум частично ответственной, с точки зрения международного сообщества, за военную агрессию и оккупацию части территории суверенного государства. Даже Северную Корею, страну с агрессивно-реваншистский идеологией и бесспорным тоталитарным человеконенавистническим режимом, никто не подвергал превентивному удару. Это если не вспоминать того прискорбного факта, что в единственном случае, когда ядерное оружие было применено в военных действиях, бомбы скинули летчики вполне демократического государства.
Другими словами, мне представляется, что на самом деле нет достаточно убедительных рациональных аргументов для утверждений о принципиальной недопустимости реализации Тегераном ядерной программы. На мой взгляд, Иран вполне имеет право на ядерное оружие – уж во всяком случае, не меньшее, чем Пакистан, Китай, Россия или Северная Корея.
Международному сообществу следует признать как свершившийся факт то, что ядерным оружием в современном мире обладают не только привилегированные страны «западного» и «восточного» блоков, и научиться жить в этих реалиях.

Текущий внешнеполитический контекст
При оценке перспектив вооруженного противостояния Израиля и его союзников с Ираном, следует рассмотреть актуальные тенденции региональной внешней политики. На мой взгляд, невозможно анализировать ситуацию вокруг Ирана в отрыве от региональных процессов, происходящих в последний год с лишним в странах Северной Африки и Ближнего Востока, и приобретших в англоязычной публицистике устойчивого наименования «Арабская весна».
Хотя в пропагандистской риторике Тегеран не перестает воспевать волну народных протестов, приведших к изменению власти в Тунисе, Египте, Ливии и Йемене, называя их продолжением исламской революции 1979 года, на самом деле, в целом позиции Ирана в регионе значительно ослабли.
Несколько улучшились только отношения Исламской республики с властями послереволюционного Египта. Иран не преминул использовать этот фактор для демонстрации силы и амбиций, дважды проведя корабли военно-морского флота через Суэцкий канал в Средиземное море – впервые за тридцать лет. Однако в результате парламентских выборов подавляющее большинство мест в египетском парламенте получили исламисты, ориентирующиеся на Доху, Эр-Рияд или Анкару, но не на Тегеран. В последнее время члены руководства страны несколько раз делали заявления, из которых следовало, что официальный Каир не в восторге от активности Ирана на египетском направлении. Более того, лидеры Братьев-мусульман заявили, что иранскому народу еще только предстоит, по примеру египетского, сбросить власть своих диктаторов-«фараонов».
Можно, правда, довольно уверенно говорить о постепенном втягивании шиитских элит Ирака в орбиту влияния Тегерана, однако этот процесс связан с выводом американских войск, а не с «Арабской весной», и требует адекватной интерпретации в совершенно другом контексте.
На всех же прочих направлениях Иран постигло болезненное поражение. Массовые выступления дискриминируемого шиитского большинства населения в Бахрейне, подогреваемые Тегераном, были утоплены в крови силами войск Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива. Эффективно подавлены были и волнения шиитов в Восточной провинции Саудовской Аравии.
Наиболее серьезной внешнеполитической потерей для «режима аятолл» стало бы падение самого надежного и последовательного союзника в регионе – режима Башара Асада в Сирии. Пока что жестокие репрессии, нерешительность международного сообщества и покровительство России и Китая позволяют режиму побеждать в кровопролитной войне с собственным народом. Но если в Дамаске при поддержке Запада, Турции или Катара восставшие победят, это будет означать приход к власти представителей суннитского большинства населения с неизбежной внешнеполитической переориентаций (если, конечно, в случае падения режима Асада Сирия вообще сохранится как единая политическая единица), и если не физическим уничтожением, то как минимум вытеснением на периферию общественных процессов ориентированной на Иран современной алавитской элиты. Поэтому Иран всеми силами и средствами, включая использование финансово, административно и идеологической зависимой от Тегерана Хизболлы, помогает диктатору расправляться с собственным народом.
А надо отметить, что ресурсов на эту борьбу у Ирана становится все меньше и меньше. Как бы не бравировали лидеры страны, режим санкций ударил по ее экономике чрезвычайно болезненно. Иран стал сворачивать спонсорскую поддержку ранее щедро финансируемым палестинским движениям – и в результате потерял лояльность верного еще совсем недавно вассала в лице ХАМАС.
Произошедшее буквально несколько дней назад закрытие официальной штаб-квартиры ХАМАСа в Дамаске и переезд руководства организации в Газу, Турцию, Египет и Катар окончательно зафиксировали разрыв этой палестинской группировки с Ираном. В отличие от шиитской Хизболлы, суннитское руководство ХАМАСа не только отказалось поддержать войну режима Асада с сирийским народом, но и выразило свою солидарность с последним и восхищение его героизмом (как только оказалось за пределами Сирии, разумеется). В частности, это означает, что ХАМАС нашел других покровителей и спонсоров, и в этом отражен еще один крайне неприятный для Тегерана аспект происходящих процессов.
События «Арабской весны» способствовали усилению в регионе позиций различных суннитских государств, являющихся традиционными врагами Ирана – в первую очередь Катара и чуть в меньшей степени – Саудовской Аравии. Катар сыграл огромную роль в финансовом и пропагандистском обеспечении «Арабской весны», а также, по многочисленным сообщениям, принял участие и в ряде эпизодов военных действий. Кроме того, это небольшое, но богатое и амбициозное государство поспособствовало т.н. «внутрипалестинскому соглашению» между ХАМАСом и официальной Палестинской национальной администрацией, и именно Катар сейчас, по всей видимости, становится основным спонсором исламистского анклава в Газе.
Особняком стоит в этом контексте также значительно усилившая свой авторитет в арабском мире Турция, которая в последние годы значительно сблизилась с Ираном. Однако между этими странами существует целый ряд серьезных накопившихся противоречий, связанных с геополитическими и экономическими интересами, замешанными, в свою очередь, на религиозном и частично этническом факторе. Чем сильнее будут позиции Турции в регионе и, соответственно, масштабы амбиций «неоосманской» геополитики, тем вероятнее конфликты с Ираном, например, по вопросу о разделе сфер влияния в Ираке, или из-за поддержки Анкарой сирийской оппозиции.
Что означает постепенная потеря Тегераном позиций в регионе для Иерусалима? На мой взгляд, несмотря на непредсказуемость происходящих процессов в целом, а также на резкое ухудшение отношений Израиля со многими соседними странами в связи с усилением там позиций радикальных исламистов, конкретно в этом аспекте «Арабская весна» имеет позитивные последствия. Один из локальных фронтов ирано-саудийского регионального противостояния больше не проходит в Негеве. Теперь палестинцам покровительствует не мракобесный режим бесноватых фундаменталистов, официально провозглашающий необходимость стереть «сионистское образование» с лица земли, а более прагматичные и циничные суннитские монархии Персидского залива, для которых, несмотря на риторику, Израиль скорее является союзником в борьбе с шиитской экспансией.
Иран же, со своей стороны, как мне кажется, на самом деле становится все менее опасен как непосредственная приграничная угроза Израилю, образно говоря, он отодвигается дальше. В этом контексте не нужно по собственной инициативе опять «приближать» его к себе превентивным ударом, последствия которого не может в точности предсказать никто.

Иран никогда не простит удара
К чему же может привести гипотетический превентивный удар Израиля по Исламской республике?
Военные аналитики утверждают, что полностью уничтожить все объекты инфраструктуры ядерной программы Исламской республики ракетно-бомбовыми ударами нереально. При этом, конечно, следует отдавать себе отчет, что речь идет не о паре боевых вылетов, а о нескольких неделях масштабной воздушной операции.
Даже в случае успешной высокотехнологической операции армии обороны Израиля, сопровождающейся минимальными потерями при условии масштабной поддержки со стороны союзников, гарантирующей подавление иранских ракетных войск, военно-воздушных сил и систем противовоздушной обороны, превентивный удар не сможет остановить ядерную программу раз и навсегда, только замедлить, возможно, на 10–15 лет.
Однако, с другой стороны, именно этот удар окончательно убедит в необходимости обладания ядерным оружием не только сошедшие с ума в патологической борьбе за доминирование в исламском мире иранские фундаменталистские элиты, но и все население, которое сейчас жестоко страдает в результате режима санкций и все больше недовольно конфронтационной политикой Махмуда Ахмадинежада. Предварительные результаты прошедших выборов в Меджлис, кстати, отчетливо это показали. Правда, ослабление позиций действующего президента, если верить результатам выборов, произошло за счет увеличения количества сторонников рахбара (Высшего руководителя) Али Хаменеи, который, как и Ахмадинежад, является консерватором, последовательным сторонником осуществления ядерной программы и яростным врагом Израиля. Либеральные и реформистские кандидаты просто не были допущены до участия в этих выборах, и оппозиция призвала их бойкотировать. Однако есть основания предполагать, что грядущая президентская кампания, в которой Ахмадинежад уже не сможет участвовать, может принести изменения в политике Исламской республики, особенно если режим санкций будет, как и в последние месяцы, ощутимо давать о себе знать иранскому народу. Военное же вторжение только укрепит позиции режима, свергать который сейчас, после поучительного опыта Ирака, никто не готов.
В стратегической перспективе, на мой взгляд, крайне недальновидно наносить превентивный военный удар по Ирану. В рамках персидской культуры и мусульманского менталитета подобное ситуативное действие Израиля навсегда запомнится как непростительная обида и неслыханное унижение иранского народа.
Ахамадинежады приходят и уходят, не через пять, так через двадцать лет Иран все равно неизбежно получит атомное оружие, самостоятельно или с помощью заграничных партнеров. А оскорбление, нанесенное Израилем, если у его руководства сейчас не выдержат нервы, или если оно решится на эту авантюру исходя из внутриполитической повестки дня, не забудется никогда.
Мне кажется, что сейчас крайне важно удержаться от этой роковой ошибки.