Прошедшая в Иерусалиме
Внеочередная Генеральная ассамблея (ВГА) Евроазиатского еврейского конгресса была, конечно, в первую очередь посвящена неотложным организационным вопросам, связанным с изменениями в руководстве этой крупнейшей континентальной секции Всемирного еврейского конгресса. Главным итогом ВГА стало то, что на место подавшего в отставку промышленника из Казахстана Александра Машкевича новым президентом
был избран украинский бизнесмен Вадим Шульман, за полгода до Ассамблеи утвержденный Генеральным советом ЕАЕК в качестве исполняющего обязанности президента.
Для меня прошедшая ВГА ЕАЕК, как и многие подобные мероприятия, стала возможностью послушать мнения самых разных людей о наиболее волнующих общину проблемах -- и поводом пригласить читателей вместе над ними поразмыслить.
Разумеется, хотя Конгресс -- это не частное предприятие, и решения о стратегии развития в ЕАЕК не принимаются единолично, каждый президент имеет свое видение приоритетных направлений деятельности организации. Впрочем, любые изменения в руководстве общественной организации всегда связаны с вопросом о том, какие из ранее важных сфер активности сохранят свое значение, и какие добавятся новые программы и проекты. Поэтому неудивительно, что ВГА, крупнейший съезд активистов и профессиональных деятелей общинной жизни со всего постсоветского пространства, а также из стран Восточной Европы и Азиатского-Тихоокеанского региона, стала естественной площадкой для обсуждения различных идей и проектов, которые представлялись делегатам наиболее актуальными и важными для всей диаспоры на текущем этапе. Пожалуй, Генеральная Ассамблея ЕАЕК стала бы такой дискуссионной площадкой, даже если бы съезд не был посвящен избранию нового президента организации.
Я не буду подробно излагать ход дискуссий о приоритетных направлениях деятельности для крупнейшей «зонтичной» еврейской организации Старого Света, прошедших в Иерусалиме. Я скорее склонен поделиться личными размышлениями, основанными на вопросах, обсуждавшихся активистами из разных стран. Но перед этим я хотел бы упомянуть два сюжета, связанных с еврейством Нового Света, но очень показательных, на мой взгляд, в контексте дальнейшего обсуждения.
За пару месяцев до ВГА ЕАЕК, в Вашингтоне, в кулуарах Всемирного форума, организованного Американским еврейским комитетом (АЕК), президент Российского еврейского конгресса Юрий Каннер поделился со мной ощущением, что еврейская диаспора в целом, не только постсоветского пространства, находится в глубоком идейном кризисе. «Нет идеи, которая бы объединяла; непонятно, зачем существуют все эти организации, и что они делают», искренне сокрушался мой собеседник. Один из лидеров российского еврейства со свойственной ему прямотой выразил не только свои чувства. Со схожими мыслями, высказываемыми в разной форме -- от категорического утверждения до меланхолического рассуждения -- на протяжении последних лет приходилось сталкиваться неоднократно. Они звучали в том числе из уст руководителей крупнейших общинных еврейских структур, и это заставляет всерьез задуматься -- понимает ли сегодняшняя диаспора, что она делает, зачем и какова ее стратегическая цель?
На открытии того же мероприятии в Вашингтоне представители АЕК, одной из старейших и наиболее влиятельных из действующих сегодня еврейских организаций Нового Света, в качестве «сакссес стори» (истории успеха) с изрядной долей театральности поведали собравшимся со всего мира деятелям еврейских общин об участии активистов Комитета в кампании по предоставлению равных прав чернокожему населению Америки в 60-х годах. Американские евреи (или, по крайней мере, демократическое крыло политически активных лидеров общины), лучше, чем какая либо другая группа населения представляющие себе, что такое сегрегация и ксенофобия, естественным образом встали в первых рядах борцов за реальное равноправие в обществе. На тот момент подобная деятельность могла быть чревата как дискредитацией еврейской общины в целом в глазах консервативного белого большинства, так и прямой угрозой для здоровья и жизни конкретных активистов. Тем не менее, значительная часть американской еврейской общины не могла остаться в стороне от этой нееврейской, в общем-то, борьбы, как из прагматических, так и из принципиальных соображений. Логика мне представляется предельно понятной -- в обществе, в котором ограничена в правах в силу происхождения (цвета кожи, религии, и т.п.) одна группа, никакая другая группа не может чувствовать себя в полной безопасности. Евреи, столь естественно (в силу многих исторических причин и устоявшихся культурных стереотипов) «напрашивающиеся» в западном (и не только) обществе на роль «козлов отпущения» в случае сколько-нибудь серьезного общественного или экономического кризиса, были кровно заинтересованы в борьбе с любыми формами ксенофобии и расистских предрассудков. С другой стороны, помимо прагматических соображений, в рамах реформистского течения в иудаизме, наиболее многочисленного среди общин Северной Америки, подобная деятельность рассматривается как часть процесса тиккун олам, идеи исправления мира как религиозного долга, ради которого, собственно, мы и живем, базирующейся на переосмысленных представлениях средневековой еврейской мистики.
Однако этот специфический контекст, обусловивший столь активную вовлеченность активистов в нееврейскую, в общем-то, кампанию, пусть и не уникален (можно вспомнить активное участие южно-африканской общины в борьбе против апартеида и расизма), но все мало актуален для наших реалий. Однако прежде чем пересечь Атлантику и вернуться на нашу почву, хочу вспомнить еще одну занятную, на мой взгляд, историю. Натан Щаранский рассказывал как-то, в качестве курьеза, как приехав в США был ошарашен откровенностью немолодой уже деятельницы одной из еврейских организаций, сказавшей о том, какое замечательное это было время -- когда нынешний руководитель Еврейского агентства сидел в советских лагерях, и его имя было символом борьбы за советское еврейство. «То есть я, конечно, осознаю, что это было ужасное время, особенно для Вас. Но, понимаете», говорила эта женщина, «у нас здесь тогда была благородная и очевидная цель. Все мы, активисты, были мобилизованы для дела, необходимость которого не вызывала сомнения. Мы работали день и ночь, организовывали кампании, собирали средства, пробивались в средства массовой информации и в правительственные кабинеты. Мы решали конкретную задачу -- заставляли очередного фараона отпустить народ наш. Это был период воодушевления и энтузиазма».
Конечно, борьба за советское еврейство, о которой многие на Западе вспоминают со столь теплым чувством, была задачей очень конкретной и, хотя придавала осмысленности действиям конкретных активистов, не могла обеспечить глобальный смысл всей диаспоре. Однако это, как мне кажется, хороший пример осмысленного и понятного всем участникам солидарного действия, придающего еврейскому движению смысл. Можно вспомнить и другие подобные примеры, и для этого не обязательно мысленно переноситься в Америку -- становление независимого еврейского движения в позднесоветские годы вполне может быть собственной «сакссес стори» нашей собственной общины. В английском языке для определения его характера есть хорошее выражение «грасс-рутс», которое очень условно можно перевести как «стихийное активистское движение», «низовая инициатива». Эта характеристика мне представляется очень важной для понимания характера тогдашней общины -- и ее отличия от сегодняшней, гораздо более организованной и профессиональной, реальности еврейских организаций.
ЕАЕК более, чем какая-либо еще еврейская организация (национальная или международная), действующая на постсоветском пространстве, наследует именно тому активистскому характеру независимого еврейского движения. На мой взгляд, это в большей степени, нежели, например, географический размах или степень интеграции в мировое еврейство, обуславливает уникальность ЕАЕК на современном этапе -- и во многом объясняет мою субъективную эмоциональную симпатию именно к этой организации. И мне кажется, что ЕАЕК более, чем какая-либо другая организация, может попытаться предложить постсоветскому еврейству стратегию развития, ту самую смыслообразующую идею, на отсутствие которой жаловался президент РЕК.
На протяжении последних десяти лет одним из вариантов подобной идеи были различные методы межконфессионального, межкультурного и межцивилизационного диалога, а также воспитания толерантности, разрабатываемые и внедряемые ЕАЕК. Они сочетают в себе ряд элементов, которые могли бы быть крайне важны и эффективны -- но, к сожалению, на мой взгляд, в несколько другом контексте. Уровень сознания, рефлексии и развития общества в целом на постсоветском пространстве плохо располагает к успеху подобных инициатив.
В нашей реальности, порой слишком сильно напоминающей гротескную «Москву 2042» Владимира Войновича, муфтию и раввину нет проблем сесть за один стол для бессодержательного и ни к чему не обязывающего общения, которое сложно назвать «диалогом» в том смысле, в котором при колоссальном напряжении богословских и интеллектуальных сил протекают подобные процессы на Западе.
Другое важное для ЕАЕК направление деятельности -- изменение социальной среды в целом путем воспитания толерантности -- бесспорно, благородная и важная задача, похожая на преобразование реальности в терминах тиккун олам. Однако, объективно, у еврейских организаций постсоветского пространства недостаточно ресурсов для преобразования общества -- а у самого общества скорее нет понимания необходимости подобных процессов. Нет такого понимания, на мой взгляд, и у критической массы активистов внутри общины. Сошлюсь на слова того же Ю.Каннера -- не потому, что я согласен с его тезисами, а потому, что он выразил позицию довольно значительной части общины: «Еврейские организации не должны лезть в нееврейские дела. Хватит! На территории Российской империи евреи уже неоднократно пытались улучшить окружающую реальность -- ни к чему хорошему ни для самих евреев, ни для окружающих народов это не привело. Еврейские организации должны заниматься делами еврейской общины -- и точка». Хотя это было сказано в конкретном контексте обсуждения активного участия евреев в кампании гражданских протестов в России последнего полугода, этот тезис (замечательно показывающий, между прочем, колоссальную пропасть между позицией современных руководителей российской общины и американских еврейских лидеров 1960-х годов) можно расширить. Наше общество в целом очень «закрытое» (в терминах К.Поппера). Сознание значительной части еврейской общины в этом смысле мало отличается от сознания большинства населения постсоветских стран. Изменения происходят, но они происходят крайне медленно. Это не значит, что работу в данном направлении следует свернуть. В конце концов, участие в исправлении мира -- это процесс, в большей степени имеющий отношение судьбе индивидуальной души в мире грядущем, нежели к преобразованию социальной реальности. Однако нельзя обольщаться, что это направление в хотя бы в отдаленной перспективе может придать ощущение осмысленности деятельности еврейской общины.
На сегодня, пожалуй, только солидарность с Израилем может претендовать на сколько-нибудь осмысленную мобилизующую стратегию. Однако практика показывает, что и это работает не так уж эффективно. Наши еврейские организации не обладают таким политическим влиянием и авторитетом в обществе, как, скажем, упоминавшийся АЕК в Штатах или CRIF во Франции. Попытки пропаганды определенных ценностей и тем более лоббирования конкретных решений во внешнеполитической сфере со стороны постсоветских еврейских лидеров, скажем честно, малоубедительны. Впрочем, это вполне естественно в контексте специфического постсоветского стиля общественно-государственных отношений в целом. Наше гражданское общество и в других сферах не имеет ровным счетам никаких реальных рычагов влияния на процесс принятия правительственных решений. Однако не только лоббирование интересов Государства Израиль, но и мобилизация активистов, допустим, для участия в демонстрации в поддержку контртеррористической операции в Газе -- без подключения административного ресурса дело весьма проблематичное. Впрочем, нет худа без добра -- в наших странах отношение к Израилю гораздо более благожелательное, нежели во многих странах Запада, а организаторы антисионистских и антиизраильских кампаний сталкиваются с теми же трудностями, что и еврейская община, но, пожалуй, еще менее эффективны в своих усилиях. В некотором смысле, солидарность с Израилем для наших общин (при всей плотности связей постсоветской диаспоры с еврейским государством) -- вопрос скорее теоретический, не осмысляемый как линия фронта, проходящая непосредственно через улицы наших городов и сердца людей в нашем обществе. Обретение политической и социальной субъектности для еврейских организаций постсоветского пространства, на мой взгляд, задача крайней важности -- однако вряд ли она может быть мобилизующей для сколько-нибудь значительного количества членов общины.
Община, конечно, может существовать и без артикулированного смысла и стратегии. Особенно если это религиозная община, призвание которой, в общем-то, вполне объективно реализуется в удовлетворении религиозных потребностей народонаселения моисеева вероисповедания. Однако в наших реалиях этот вариант развития выглядит весьма проблематичным -- если не сказать тупиковым. Постсоветское еврейство если и религиозно, то только в теории. Если учитывать, что единственно-возможная синагога, в которую постсоветский еврей не ходит, это ортодоксальная, и никакая другая опция просто не имеет шансов на существование в его сознании, эта проблематичность становится еще более острой. Кроме того, синагога, будучи живым и развивающимся общинным институтом, не может уделять сколько-нибудь значительное внимание сохранению прошлого -- а с учетом демографических тенденций нет никакой уверенности в ее способности обеспечить общине будущее.
Возможно, я искусственно заостряю проблему. Однако сейчас моей задачей является скорее сформулировать вопрос, нежели предложить готовый ответ. И мне кажется, что вопрос о стратегии и смысле действий еврейской общины постсоветского пространства в долгосрочной перспективе обязан быть задан.
Ответа, разумеется, на него нет и у меня. Однако у меня есть ощущение, что решение насущных задач в текущем режиме может подвести общину к субъективизации -- и лучшему осознанию своего места в мире и своей стратегической цели. На мой взгляд, первоочередных таких задач две. Бесспорным долгом еврейской общины является сохранение колоссального еврейского наследия, накопленного на нашей территории -- и исчезающего на наших глазах по вполне понятным историческим причинам. Другой такой задачей является вовлечение в организованную еврейскую жизнь молодежь -- средний возраст не только еврейского населения в целом, но и актива еврейских организаций на постсоветском пространстве весьма солидный. Проблема «континьюти» (преемственности, длительности, непрерывности, наследственности), как мне кажется, -- это один из наиболее серьезных вызовов, стоящих перед еврейской общиной постсоветского пространства. И вряд ли его можно решить институализационным путем -- скажем,
созданием некоего организованного «молодежного крыла». Скорее речь снова идет о необходимости анализа и возможной корректировки направлений и форм деятельности еврейских организаций.
Мне кажется, нельзя отрицать, что, успешно создав минимально-необходимую инфраструктуру, постсоветская еврейская община стоит перед серьезным вызовом, лежащим в плоскости внутреннего содержания, а не внешних форм. От того, как община ответит на это вызов, зависит ее развитие на десятилетия вперед.
