Комментарии и анализ

Фото Юрия Роста

Защищая право на свободу

Лауреат Нобелевской премии мира и один из «отцов» советской водородной бомбы академик Андрей Дмитриевич Сахаров вошел в историю прежде всего как один из наиболее видных советских правозащитников. Биография его очень хорошо известна, поэтому остановлюсь не на ней, а на его отношении к Украине и украинским правозащитникам, включая сюда и участников крымскотатарского движения за возвращение на родину.

Мать Сахарова, Екатерина Алексеевна Софиано, родилась в Белгороде, у самой границы с Украиной, где служил ее отец, капитан (впоследствии генерал-лейтенант) артиллерии. Как вспоминал Андрей Дмитриевич, «с детских лет моя мама помнила солдатские и украинские песни». Впервые с Украиной Сахаров познакомился именно через украинские песни. Он вспоминал, что, хотя его родители были «людьми русской культуры», они «любили русские и украинские песни. Я часто слышал их в детстве». И с ранних лет в круг его чтения вошел Гоголь.

А вот – детские воспоминания Андрея Дмитриевича о последствиях Голодомора: «Из обрывков разговоров взрослых (которые не всегда замечают, как внимательно слушают их дети) я уже в 30-34-м гг. что-то знал о происходивших тогда событиях. Я помню рассказы о подростках, которые бежали из охваченных голодом Украины, Центрально-Черноземной области и Белоруссии, забившись под вагоны в ящики для инструментов. Как рассказывали, их часто вытаскивали оттуда уже мертвыми. Голодающие умирали прямо на вокзалах, беспризорные дети ютились в асфальтовых котлах и подворотнях. Одного такого подростка подобрала моя тетя Таня на вокзальной площади, и он стал ее приемным сыном, хотя у него потом и нашлись родители». Вспоминая же о знакомстве с Борисом Самагиным, с которым вместе работали на «почтовом ящике» в Ашхабаде, Сахаров привел его фронтовой рассказ о том, как Борис «присутствовал при казни-повешении молодой украинской партизанки-националистки; в последний момент она крикнула: «За свободную Украину!»»

Сахаров боролся за освобождение известного диссидента-украинца генерал-майора Петра Григоренко, которого характеризовал как «человека удивительной судьбы, мужества и доброты, оказавшего огромное влияние на диссидентское движение в СССР», из тюрем и психиатрических лечебниц.

Сахаров сочувствовал борьбе украинцев за свои права. В своей программной статье «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» Андрей Дмитриевич особо написал о «свойственной Сталину украинофобии».

Сахаров принял непосредственное участие в деле украинского поэта и диссидента Анатолия Лупыноса, когда тот в 1971 году был обвинен в антисоветской пропаганде за то, что на Шевченковском вечере у памятника Шевченко в Киеве прочел стихотворение «Я бачив, як безчестили матір»... Андрей Дмитриевич вспоминал, как в декабре 1971 года «мне сообщили, что в Киеве предстоит суд над украинским поэтом Лупыносом – ему угрожает психиатрическая тюрьма. Мы с Люсей поехали на аэродром; с помощью моей книжки Героя Соц. Труда удалось достать билеты, и вечером накануне назначенного дня суда мы были в Киеве. В гостинице нам дали койки на разных этажах, так как в наших паспортах еще не было отметки о браке (эта церемония еще предстояла), а нравственность в советских гостиницах охраняется весьма строго. Стоявший позади нас мужчина, вероятно сопровождавший нас гебист, пытался протестовать – такому заслуженному человеку можно сделать исключение. У него, конечно, была своя цель – облегчить наблюдение, но он не хотел при нас открыться. Утром, когда мы с Люсей встретились на нейтральной почве, в гостиницу пришли украинцы – И. Светличный, которого я уже знал раньше, Л. Плющ и еще кто-то, и мы пошли на суд. По дороге Светличный рассказал нам суть дела. Лупынос уже был ранее осужден по обвинению в националистической пропаганде. В лагере он тяжело заболел, какое-то время мог передвигаться только на кресле-каталке, потом с костылями. Весной этого, 1971 года читал стихи у памятника Тарасу Шевченко (вместе с другими поэтами). В его стихотворении была фраза об украинском национальном флаге, который стал половой тряпкой. Кто-то донес об этом «националистическом и антисоветском» выступлении, и он был арестован. К нашему удивлению, всех пришедших свободно пустили в зал суда. Но заседание не открывалось. Наконец, вышел секретарь и объявил, что судья заболел (кто-то из наших, однако, видел его утром), – заседание переносится. Это, конечно, был результат нашего приезда. Через две недели суд состоялся совершенно неожиданно – почти никто, даже отец Лупыноса, которого мы видели на первом заседании, об этом не знал. Лупынос был направлен в специальную психиатрическую больницу, а именно – в Днепропетровскую, одну из самых страшных в этом ряду».

Сахаров в своей правозащитной деятельности руководствовался прежде всего ст. 19 Всеобщей декларации прав человека, которая гласит: «Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ». Он защищал права всех советских народов, включая украинцев и крымских татар. Как вспоминал Андрей Дмитриевич, «1972 год принес очередную волну политических репрессий. Особенно тяжелыми они оказались на Украине. Там были арестованы Светличный, Черновол, Дзюба, Стус, Ирина Стасив-Калынец и ее муж, Пронюк, Шумук, Строкатая (жена Караванского...), Плющ. В мае арестован Глузман». Интересно, что когда Сахаров разговаривал на эту тему с ректором МГУ Иваном Георгиевичем Петровским, то столкнулся с традиционным набором негативных стереотипов об Украине и украинцах: «Я сказал И. Г. об усилении политических репрессий на Украине (он заметил, что еще со времени Петлюры – когда он был свидетелем еврейских погромов – настороженно относится к украинским националистам). Я, однако, высказал мнение, что сейчас особенно сильный удар наносится по демократическому крылу инакомыслящих, украинцев и неукраинцев по национальности, и попросил его использовать свое влияние в деле Семена Глузмана... И. Г. охотно согласился и сказал, что он попросит затребовать дело Глузмана с Украины... Я не знаю, удалось ли Петровскому что-либо предпринять по делу Глузмана. Скорей всего – нет».

А в 1977 году, когда прокатилась новая волна репрессий против правозащитников, опять особенно тяжело пришлось Украине. Сахаров вспоминал: «Как всегда, очень тяжелы были репрессии на Украине (но и в других республиках немногим лучше) – были арестованы председатель Украинской Хельсинкской группы писатель Микола Руденко, затем члены группы: Олекса Тихий, Мирослав Маринович, Микола Матусевич. Впоследствии были арестованы многие другие члены Украинской группы; многих, как, например, Лукьяненко и Стуса, арестовали почти сразу после вступления в Группу. Приговоры в Украине и Прибалтике – всегда по максимуму. Это значит, ранее не судимым – 7 лет заключения и 5 лет ссылки, а «повторникам» – 10 лет заключения и 5 лет ссылки (среди них Тихий, Лукьяненко, Стус, Кандыба, Пяткус, Никлус). Арестованы в последующие годы также Оксана Мешко, жены Руденко и Матусевича. Среди арестованных на Украине и в Прибалтике я лично знал Руденко (Украина), Кандыбу (Украина, беглое знакомство), Пяткуса (Литва), Марта Никлуса (Эстония) – ученого-орнитолога; он не член Хельсинкской группы». Из всех арестованных Андрей Дмитриевич особо выделил Миколу Руденко и Олексу Тихого: «С Руденко я познакомился еще до организации Хельсинкской группы. Он принес мне для ознакомления рукопись своей брошюры-памфлета «Прощай, Маркс» и рассказал кое-что о своей жизни. Незадолго перед войной Руденко был призван в армию и направлен служить в полк личной охраны Сталина. Когда началась война, он подал заявление с просьбой направить его на фронт. На это посмотрели косо, но просьбу удовлетворили. На фронте Руденко вступил в партию. Он вернулся с войны с тяжелым повреждением позвоночника, инвалидом 2-й группы. Болезнь позвоночника приносит ему непрерывные мучения и заставляла его (до ареста) вести специальный, приспособленный к ней образ жизни (что он переносит в зоне – страшно подумать!).

Руденко стал писателем, был принят в Союз писателей Украины, написал несколько книг. За два или три года до нашей встречи он опубликовал научно-фантастическую повесть, где рассказывает о посещении Земли (несколько тысяч лет назад) инопланетянами, которые оставили землянам под видом религиозных заповедей и мифов некие «зашифрованные» принципы, следование которым должно сохранить человечество и его культуру, почву и вообще жизнь на Земле. В том сочинении, которое он принес мне, содержатся те же мысли, но уже не как фантастика, а в широком контексте общественно-политических и философских рассуждений. Руденко критикует марксизм с позиций физиократов. Первый его памфлет называется «Прощай, Маркс», а продолжение, которого я не смог прочитать, – «Здравствуй, Кене». Главное для Руденко – проповедуемая им идеология единства земных и космических процессов. С этой точки зрения он интерпретирует политэкономию, философию, историю, религию, проблемы сохранения среды обитания и в особенности – плодородия почвы, воды, лесов. Я далеко не во всем с ним согласен (скорей – наоборот), но читать его интересно, и уж, конечно, это не антисоветская клеветническая литература, как его обвиняют. КГБ приложил много усилий, чтобы в лагере сломить и запугать Руденко. Одним из методов было «подбрасывание» ему ложных сведений о том, что якобы жена ему изменяет. Теперь сама Рая Руденко в лагере, так что, вероятно, применяются какие-то другие методы. (Добавление 1988 г. В 1987 или в 1988 году – не помню, Микола и Рая Руденко освободились и выехали за рубеж.). Алексей (Олекса) Тихий, арестованный почти одновременно с Руденко, в прошлом учитель физики. Его первое дело – один из многих примеров использования органами власти таких провокационных методов, как вскрытие личных писем и подслушивание. (Я читал, что в США обнаружение таких нарушений иногда приводит к оправданию обвиняемого.) На почте якобы случайно прочли письмо Тихого, в котором он неодобрительно отзывался о Н. С. Хрущеве (тогда его действия не нравились многим). Тихого осудили на 7 лет заключения. При новом аресте (после вступления в Хельсинкскую группу) Тихий был уже «рецидивист», по второй части статьи 70 (кажется, 62-я в Украине) осужден на 10 лет заключения в лагере особого (!) режима и 5 лет ссылки. Никакого значения не имело, что Хрущев давно уже разжалован из непогрешимых вождей и имя его – вместе со всем значительным и хорошим, что он сделал, и вместе с его так называемыми «волюнтаристскими» ошибками (действительно, лучше бы их не было) – предано официальному забвению, а народ его поругивает, когда хочет отвести душу самым безопасным способом. Репрессивная машина работает автоматически: рецидивистам – на всю катушку».

Борис Соколов

m.day.kyiv.ua