Читальный зал

У истоков еврейского движения (Ч.2)

См. начало беседы с Михаилом Членовым

...Всякие такого рода вещи не исчезают после «Свадьбы», как это было бы раньше, когда люди после разгрома находились в состоянии ужаса. Эффект был совершенно другой. В 70-х годах складывается совершенно нового типа движение, которое начинает становиться массовым.

Одновременно с разрешением уезжать в Израиль – а это 71-й год – появляются люди, которым отказано в праве на выезд. Возникает новое понятие - «отказ». Мотивировки отказа могли быть самыми разными. Например, была такая формулировка: «отказать за нецелесообразностью». Понимаешь, нецелесообразно тебе уезжать – сиди здесь. Потом возникли и другие причины для запрета, например, секретность. В это время появляется как бы новый социальный слой – не активисты и не подпольные революционеры, а люди, которые оказались выбитыми из жизни. Если человек в 70-е годы пошел в ОВИР и сказал, что он хочет ехать в Израиль, то он таким образом ставил крест на своей жизни здесь. Прежде всего, на своей карьере, на своей профессиональной жизни. Его должны были «разобрать» на партсобрании, потом на общем собрании, а потом выгнать с работы.

Л.Б.: И еще за него отвечал руководитель, почему он пригрел у себя такую змею.

М.Ч.: Дело в том, что ОВИР требовал характеристику с места работы.

Л.Б.: А характеристика должна была быть положительной или отрицательной?

М.Ч.: Не имело значения, какая характеристика, но ее должны были представить. Я полагаю, смысл этой характеристики заключался в том, что на работе должны были знать, что их служащий сбирается уехать в Израиль. А то человек пошел, потихоньку сдал документы - и никто ничего не знает. Нет, так не пойдет – характеристику с работы, пожалуйста! Были здесь, кстати, и комичные случаи.

В начале 70-х годов появляются публичные выступления с требованием свободы выезда. Я помню, что где-то в году 71-72-м какая-то группа ребят пришла в приемную Верховного Совета на углу проспекта Калинина и Моховой. Вот сидят они там и говорят:

- Требуем Подгорного!

- Не принимает, - отвечают им.

- Будем ждать.

На часах уже 18.00 – приемная закрывается.

- Не уйдем! – кричат они.

Вступают милиционеры:

- Товарищи, расходитесь. Приемная закрывается.

- Не уйдем!

- Товарищи, прекратите хулиганить.

- Не уйдем!

- Товарищи, мы хулиганов в Израиль не пускаем!

Л.Б.: Примерно как в известной песне Высоцкого.

М.Ч.: Примерно так же. Ну, и вообще там было много таких комичных вещей.

Так вот. Это еврейское движение нарастает, оно захватывает все большее и большее количество людей. Потому что люди понимают, что вообще-то отсюда можно уехать. Да, это чревато, да, это опасно, но шанс, тем не менее, вполне реальный.

Л.Б.: А в этой, уже массовой мотивации, что сильнее было: желание уехать и забить на всю эту жизнь, или все-таки оказаться на «земле обетованной»?

М.Ч.: Конечно, желание уехать. Но лидеры этого движения – назовем их так – были, конечно, идеологически ориентированы. До 1972-го года эта эмиграция направляется только в Израиль, к этому времени практически сложилась система организации отъезда. Эта система создавалась не евреями, а где-то в ведомственных коридорах, советских и западных. Они договорились, как это практически делать, и местом выезда становится Вена. Люди подают документы в ОВИР – получают разрешение на выезд в Израиль – им дают выездную визу – затем они в обязательном порядке лишаются гражданства – а после этого они могут ехать только в Вену. Никаких других путей не было. Человек не мог сказать, что он хочет поехать в Берлин…

Л.Б.: …или в Париж.

М.Ч.: Нет, этого не было – пожалуйста, в Вену. В Вене выезжавших встречали уже израильтяне. Для этого был выделен замок Шенау, куда их отвозили под охраной. Никаких осмотров Вены им не полагалось. Они жили там дня два-три, им оформляли документы, после чего отправляли в Израиль. А с 1972-го года люди стали пытаться уезжать не в Израиль, а в другие страны. В основном они хотели ехать в Соединенные Штаты, которые стали принимать евреев. Это вызвало большое недовольство израильтян.

Л.Б.: Обиделись?

М.Ч.: Израильтяне считали, что если эти люди сионисты, то они должны ехать к ним.

Л.Б.: А все остальное – профанация?

М.Ч.: Да. И они стали с этим бороться. Отрицательное отношение к этому явлению проникло в среду лидеров здешнего еврейского движения, которые увидели в этом опасность для себя. Они считали, что наше сионистское движение связано с Израилем. Отъезд в другие страны ставит под сомнение сам смысл движения, и этому надо препятствовать. Ну, а как? Это было невозможно. Количество людей, которые уезжали не в Израиль, все время нарастало, но в отличие от еврейского движения, о котором я вам рассказываю, они не имели никаких выраженных форм движения. Там не было людей, которые декларировали: «Мы хотим свободы!» Ничего подобного. Они оформляли отъезд в Израиль, спокойно доезжали до Вены и тихо-мирно ехали в другую страну. В основном это была Америка.

В 1979-м году – здесь я чуть-чуть забегаю вперед – эмиграционное движение достигло своего пика: уехало 50 тысяч человек.

Л.Б.: За один год?

М.Ч.: Да, за 1979-й год. Половина из них уже поехала в Штаты, а другая половина – еще в Израиль. В 1989-м году – это был первый год свободного выезда – больше 80% евреев уехали в Штаты. Правда, в том же году это было уже прекращено. И вообще, 89-й год – это уже совсем другая эпоха.

Л.Б.: В Штатах поняли, что им столько не надо?

М.Ч.: Там тоже есть своя история, но об этом потом.

Итак, это движение продолжало нарастать. Отказники, которые в свое время лишились работы, вынуждены были что-то делать. Они не могли не работать, потому что был закон о тунеядстве.

Л.Б.: Но и работать было невозможно, потому что их никуда не брали.

М.Ч.: Они бросились устраиваться лифтерами, сторожами и прочее - их туда тоже не брали. Или, например, было движение за легализацию преподавания иврита. Допустим, я как частный преподаватель преподаю иврит – зарегистрируйся! Но ведь не регистрируют же! Спрашивают, а у вас есть документ, что вы знаете иврит? – Нету такого документа. То есть вот эта новая группа, которая появилась с начала 70-х годов, естественным образом выталкивалась в положение лидеров движения. Это движение еще называют «движением отказников», хотя на самом деле там были не только отказники. Но они естественным образом стали лидерами группы.

Одновременно с этим шли и другие процессы. Когда движение становится массовым, оно, как это всегда и бывает, начинает немножечко колоться. Появляются свои фракции, появляются разные идеи, отдельные лидеры и так далее. Причем это не обязательно радикалы, конспиранты и легалисты. Были и другие. Вот, например, была группа, которая называла себя «хунвэйбинами»; они хотели каждый день выходить на демонстрации и кричать: мол, хочу к «тель-авивской тете!» Движение к тому времени получило название, причем сами люди его стали так называть. Оно называлось «алия» - на иврите это означает «восхождение». Чтобы вы составили представление о бытовании этого слова, приведу такой разговор.

Встречаются два человека. Один другому говорит:

- Старик, а что в алие происходит? Что-то давно я туда не ходил.

- Да ничего особенного. Я вот тут пару раз ходил на Горку.

- Вообще-то надо будет в алию сходить.

Москва, первая половина 70-х годов. В движении уже тысячи людей. Каждый день – а уж по субботам точно – люди собираются вместе: они слушают не только телефон, но уже проводятся семинары, организуются и работают самые разные кружки и так далее. Создается группа учителей - это такие эзотерики, которым доступно знание, недоступное простому народу. Они знают язык, преподают его, сморщив нос, смотрят на так называемых «политиков», которые ходят на демонстрации и требуют: «Отпустите нас».

Что очень важно, в это время налаживаются и международные связи. Это самое движение поддержки стало посылать сюда, в Москву, туристов-евреев. Человек приезжал сюда как турист, а заодно он посещал отказников. Их с радостью начинали принимать. Он предлагал прочитать какую-нибудь лекцию: что такое Талмуд - или, например, про жизнь средневековых евреев, или про современную израильскую литературу. Везде они находили весьма радушный прием. Эти же люди – что очень важно – наладили систему материальной помощи.

Эти «туристы» сначала безумно боялись, чудовищно боялись, больше, чем здешние евреи боялись власти и ГБ. Они с дрожью шли в квартиру к какому-нибудь отказнику.

Л.Б.: Думали, что по дороге их уже арестуют.

М.Ч.: Да. А дальше – ГУЛаг, Сибирь и так далее. Но ничего - обходилось.

В то время налаживаются такие формы взаимодействия, как знаменитые московские Овражки. Это станция такая под Москвой, по Казанской дороге, которую ребята облюбовали для своих посиделок. Был такой Толя Шварцман – любитель всяких пикников, и он стал выезжать со своими друзьями в эти Овражки. Он выезжал туда еще до того, как подал документы на выезд, и потом стал отказником. В футбольчик там погонять, песни попеть, у костра посидеть, шашлычок сделать, поговорить на иврите и так далее.

В этих Овражках в 78-х году решили провести праздник еврейской песни. Туда приезжает человек 400-500 евреев, столько же милиции и людей в штатском. А было это на праздник Суккот. Народ сделал такую суку (кущу), положил внутрь бревна, чтобы там можно было сидеть. Менты туда не входили - стояли снаружи. Но чтобы сорвать это дело, они решили запустить трактор. Они подогнали трактор близко к этой самой сукке, где сидели евреи, чтобы не было слышно песни. Думали, вот сейчас кто-нибудь выскочит за пределы сукки, а мы его тут и сцапаем. И действительно, желающие выскочить нашлись, но сами же евреи их остановили. И мы слушали эти песни, а менты стояли снаружи. Им, наверное, тоже хотелось послушать.

Л.Б.: А пели-то на иврите. Что бы они поняли?

М.Ч.: Но песни-то красивые. Пели, кстати, на разных языках: и на иврите, и на идише, и по-русски тоже пели. Это был первый праздник песни, на котором было примерно 400 человек. Потом он проводился еще три года. В 1980-м году был последний, и туда пришло две или три тысячи человек. Причем туда пришли не только участники движения. Пришли самые обычные люди, пришли из театров, чтобы послушать красивые голоса, просто повеселиться люди пришли. А ментов уже было штук сто – не больше.

Вот такая была динамика в 70-е годы. Вообще это было хорошее время.
Понимаете, в то время складывается сообщество свободных людей в несвободной стране.

Л.Б.: Но это касалось не только еврейского движения.

М.Ч.: В значительно степени это касалось именно еврейского движения. Кстати, я хотел рассказать, как была организована материальная поддержка у евреев. Людей вышибли с работы, но благодаря этой поддержке они смогли нормально жить. Сюда стали присылать посылки.

Л.Б.: Кто стал присылать посылки?

М.Ч.: Люди с Запада, это самое движение в защиту советских евреев, которое к тому времени набрало силу. Оно было политическим движением, но не только. Участники движения поставили себе цель: дать людям, которые потеряли всякие источники существования, возможность выжить. Сюда присылали вещевые посылки, джинсы и прочее. Люди получали их и несли в магазин. Потом стали переводить деньги на «Березку». Вот сидит отказник без всяких перспектив, и вдруг ему приходит чек – иди, покупай!

Л.Б.: Но в «Березке» иногда спрашивали, откуда у вас чеки?

М.Ч.: Ну и что? Тетя прислала из Америки. Они же официально получали эти чеки. Человек приходил в «Березку», покупал там фотоаппарат, а потом шел и сдавал его в комиссионку. И уже можно жить!

Вот у других этого не было, у диссидентов не было этого.
Диссидентство гораздо более трагично по своим человеческим судьбам.

Во-вторых, оно лишено было, если угодно, бытовой окраски. В нем не было этих ульпанов (кружков изучения иврита – «Полит.ру»), Овражков и прочего. А если и было, то в гораздо меньшей степени. А в еврейском движении это было.
Сюда приходили самые обычные люди; они приходили не бороться, а некоторым образом жить. В этом отношении еврейское движение сильно отличалось от диссидентского. Диссидентское движение ставило себе целью изменение ситуации в Советском Союзе. А участники еврейского движения не ставили перед собой такой цели. Принципиально не ставили, и об этом громко заявляли.

Теперь я хотел бы рассказать о великом расколе в еврейском движении. Раскол произошел на «политиков» и «культурников». Одна группа вышла с некоторым меморандумом о том, что мы представляем собой не просто механический набор людей, которые хотят устроить свои жизни и уехать отсюда, а мы представляем собой еврейское национальное движение. Поэтому на нас лежит определенная ответственность, и мы должны заниматься еврейской культурой. Почему, собственно говоря, это движение и получило название «культурнического».

Евреи в Советском Союзе оказались в таком сложном положении, когда они ничего о себе не знают. Когда государство всячески препятствует проникновению любого еврейского знания, будь то языковое, историческое, литературное, культурное, религиозное или какое-нибудь другое знание. И наша задача, во-первых, - освоить это знание самим; во-вторых, - передать его другим. - Безусловно, - говорили представители культурнического направления - это часть еврейского движения, которое направлено на выезд, но это должно быть именно движением. Потому что мы видим, что евреи приходят к нам не только для того, чтобы получить вызов. Они приходят также и за чем-то другим, и мы должны этому соответствовать.

Другая часть, то есть «политики», говорили: нет. Нам никто не поручал выступать от имени евреев СССР. Мы решаем свои жизненные проблемы, каждая семья в отдельности. Мы сходимся друг с другом для того, чтобы легче было решить эту проблему.

Это привело к очень глубокому расколу движения. Там была масса интересных и разных флуктуаций, групп и так далее.

Власть встала перед лицом этой самой ситуации. Кстати, это совпало с Хельсинкским движением. «Политики», то есть те, кто говорил, что главное - это решение проблемы эмиграции, сближаются с диссидентами, которые также видят в свободе эмиграции один из правозащитных принципов. И некоторые люди из еврейского движения входят в эти хельсинские группы, в частности, Щаранский, Лернер и некоторые другие.

«Культурники» - нет. Они выступают против такой политической деятельности. Они объявляют в 1976-ом году, что собираются созвать в Москве симпозиум под названием «Еврейская культура в СССР. Состояние и перспективы». Складывается оргкомитет, который вполне открыто начинает рассылать приглашения внутри страны и за ее пределами. Приглашаются крупные ученые, лауреаты Нобелевской премии, философы и так далее. Их просят присылать на эту тему свои доклады на симпозиум. Приглашения направляются советским государственным органам, в министерство культуры и прочее. Проводится первый социологический опрос.

Л.Б.: Появляются какие-то социологи, которые работают на это движение?

М.Ч.: Вот, например, ваш покорный слуга.

Л.Б.: То есть вы сами и проводили этот опрос?

М.Ч.: Да. Это был социологический опрос на 1200 респондентов. Причем условием было, чтобы в выборку не входили респонденты, которые подали на выезд.

Л.Б.: А почему?

М.Ч.: Хотели узнать настроения «тихого еврейства».

Л.Б.: Понятно. Про остальных ясно, чего они хотят. Они хотят уехать.

М.Ч.: И в течение 1976 года открыто идет подготовка к этому симпозиуму, люди не таятся. Власть в растерянности, и целый год все в порядке. Собираются эти доклады, проводятся семинары, здесь и в других городах: в Киеве, Одессе, Вильнюсе, Риге и так далее.

Л.Б.: А это делается на каких-то квартирах или в организациях?

М.Ч.: Нет, только на квартирах.

Л.Б.: Но вы же говорите, что все спокойно?

М.Ч.: Я имел в виду, что не было преследований, не было обысков.

Л.Б.: Хотя вы и не скрывали, что готовите симпозиум. И даже наоборот, Министерство культуры приглашали.

М.Ч.: Да, естественно. К концу года власть решает, что этого нельзя допустить. Инициаторы симпозиума приглашаются в Министерство культуры. Их принимает замминистра и заявляет им от имени всех советских организаций об отказе от участия в симпозиуме, поскольку он преследует провокационные цели. Заместителя министра звали Попов, и с ним состоялась достаточно интересная беседа. Эта беседа есть - она задокументирована.

К тому времени за организаторами симпозиума начинается слежка, за ними «ходят» чуть ли не вплотную. Потом начинаются обыски, изъятие материалов этого социологического опроса, но, тем не менее, нам удается сохранить два экземпляра. А перед самым симпозиумом нас всех похватали.

Л.Б.: И симпозиум не состоялся.

М.Ч.: Конечно, не состоялся. Но к симпозиуму было собрано 65 докладов. Один из программных докладов написал Илья Эссас – ныне известный в Израиле раввин. Он писал о том, что будущность еврейства СССР лежит в создании миньянов нового типа. Миньян – это минимальная религиозная ячейка, десять человек. Илья Эссас – безусловный ортодокс, считал, что все должно идти по пути восстановления ортодоксальной синагоги, и в этом он видел путь для еврейской культуры и вообще для еврейского существования в СССР.

Л.Б.: Но этого, как мы знаем, не случилось.

М.Ч.: Это совершенно другая тема, и мы об этом еще поговорим. Другой доклад принадлежал Григорию Розенштейну, который был хасидом. Один из программных докладов написал я. Я скрылся под псевдонимом, но это не спасло меня от неприятностей.

Л.Б.: Какой у вас был псевдоним?

М.Ч.: Зубин. В своем докладе я говорил, что мы, безусловно, - еврейское национальное движение, но я единственный не был отказником среди этих лидеров.

Л.Б.: А вы не подавали документы на выезд?

М.Ч.: Никогда.

Л.Б.: То есть вы и не собирались уезжать?

М.Ч.: Я собирался, но не подавал, то есть у меня не дошло до реализации этого дела. Поэтому я и взял псевдоним – страшно было. А моя идея была следующая. Я говорил о том, что мы хотим восстановить еврейскую культуру в СССР, и для этого необходимо идти на сотрудничество с властью. Ну,
тогда меня считали психом.

Л.Б.: А вам реалистичным представлялось, что с властью можно сотрудничать по еврейскому вопросу? Особенно в условиях государственного антисемитизма?

М.Ч.: Ну, вот смотрите, государство ведь пошло на эмиграцию? Пошло.

Л.Б.: То есть вы считали, что можно продавить и больше?

М.Ч.: Да, если давить. Но надо понимать, как это делать. Там у меня была целая программа, которая потом была реализована уже при организации еврейской национальной жизни в постсоветское время.

Л.Б.: Но это уже все-таки другое государство.

М.Ч.: Да. Мой доклад, собственно, был некоторой программой для того, что началось уже в 88-ом году. И это уже другая история.

Л.Б.: Приняли ваш доклад? И как были восприняты ваши соображения?

М.Ч.: Мы вообще-то сидели. У меня 15 часов шел обыск в этот день. Кто мог его принять?!

Л.Б.: Нет, я имею в виду ваших друзей.

М.Ч.: Это обсуждалось на семинарах. Меня считали типа психом. Тем не менее, сейчас в третьем томе книги Кошаровского обобщены дискуссии, которые шли по этому поводу. Я выступал на семинарах, где было очень большое количество народу. Вообще, я был достаточно авторитетным в этой среде человеком, и хотя я не был отказником, но я был учителем. Я о себе потом могу сказать пару слов.

Л.Б.: Обязательно.

М.Ч.: Власть раздумывала в то время, на кого ей обрушить свой гнев: на «культурников» или на «политиков».

Л.Б.: Вроде «политики» больше подходят для этой цели?

М.Ч.: Сначала похватали нас. Я сидел пять дней. Каждое утро – руки за спину - меня выводили на допросы и возвращали в 11 часов вечера. И я уже думал, что все – попался ты, Членов. Понимаете, не хотелось.

Л.Б.: Да уж. Это только Буковский, в очередной раз попадая в тюрьму, говорил: «Наконец-то дома». А вам узником быть не хотелось, естественно?

М.Ч.: Никоим образом! Нас выпустили под Новый год. Когда мы пришли на Горку, нас там качали, подбрасывали, Горка полная была. Машин совсем не было, их не пропускали.

Это уже был 77-й год, власть тогда решила на «политиков» обрушиться. Помню, Щаранский мне говорит: «Смотри, у меня есть точные сведения, что власть хочет на вас обрушиться. И ты у них первый пойдешь». А Щаранский был моим учеником: он у меня учился ивриту, это я ввел его в движение. У нас с ним до сих пор очень хорошие, дружеские отношения. Но тогда он ошибся, потому что пошел он. Власть стала брать «политиков», а не «культурников». В марте 1977-го года его арестовали, а в 78-ом был знаменитый процесс Щаранского. После этого прошел еще целый ряд очень серьезных процессов: Ида Нудель, Слепак, то есть произошел разгром политического движения. Лернера, правда, не тронули – он был замдиректора Института кибернетики, по-моему.

Л.Б.: Статусный был человек.

М.Ч.: Да. Запад всегда смотрел на статус человека, со всякой шантрапой они не любили общаться. А это действительно был серьезный, солидный ученый.

Во второй половине 70-х годов «политиков» практически убирают. В этот период очень сильно расширяется массовое культурное движение. Казалось, что после этого симпозиума мы будем только синяки почесывать, но вдруг повалил народ. Стала приходить молодежь, сотни людей. Организовывались ульпаны, шло изучение иврита, проводились исторические семинары, культурные семинары, пуримшпили – это особый вид театрального искусства. Есть такой еврейский праздник Пурим, и на этот праздник в еврейской традиции принято было устраивать представления, мистерии. Представления разыгрывались на темы «Книги Эстер». Потрясающие устраивали пуримшпили, просто потрясающие!

Ну, разумеется, все это происходило на квартирах. Например, на квартире Игоря Гурвича - она находилась в районе Зубовской. Представьте, трехкомнатная большая квартира. Туда собирается народ. Актеры играют на столах. В квартиру набивается сто человек – и это только первая смена. Стоят вплотную друг к другу и смотрят. На лицах восторг. Потом они выходят, а во дворе уже стоит следующая сотня. Ну, конечно, там соседи, вызовы милиции… Но милиция не вмешивается: у нее нет прямого указания закрывать пуримшпили.

Кроме того, появляются певческие ансамбли, которые начинают ездить по городам. Конечно, тоже по квартирам.
В конце 70-х годов, начинают закладываться основы общинной еврейской жизни. Внезапно появляется как бы неформальная еврейская община со своими какими-то структурами. И никаких организаций, никаких этих самых координационных комитетов, никаких партий.

Периодически кого-то сажают, и люди выступают в их защиту. Пишут петиции, организуют систему помощи узникам Сиона, но это уже вместе с диссидентами. Поскольку у них это уже довольно хорошо налажено, то с ними устанавливаются контакты. Отношения между диссидентским движением и еврейским основывается на личных связях. Организационных форм там практически нет. Я еще раз скажу, что это два близких движения, но они абсолютно разные по целям.

Л.Б.: Михаил Анатольевич, я думаю, что на сегодня хватит. Но ведь вы про себя еще ничего не рассказали, поэтому мы наш разговор мы обязательно продолжим. Спасибо.

Полит.ру