Читальный зал

Фото с сайта nkbokov.livejournal.com

О путях Господних... (начало)

17 сентября 1926 г. в семье польских эмигрантов-евреев родился Аарон Люстигер. В 1940 г. Люстиже принял католичество, его скрывали от нацистов христиане. Отныне его звали Жан-Мари Люстиже. В 1943 г. мать Люстиже была отправлена в концентрационный лагерь в Дранси, а затем в Освенцим, где и погибла.

Люстиже закончил Сорбонну, принял сан священника, потом стал епископом Орлеанским, а затем архиепископом Парижским – главой католической церкви Франции. В 1983 г. он получил сан кардинала. Он рассматривался как один из преемников папы Иоанна-Павла II на папском престоле.

Это тот один из немногочисленных случаев, когда еврей, принявший христианство, пользовался большим уважением еврейской религиозной общины. 5 августа 2007 г. на похоронах Люстиже, помимо президента и премьер-министра Франции, присутствовали все лидеры еврейской общины, узники Холокоста.

Деревянный гроб с телом Люстиже был установлен на площади перед собором Нотр-Дам-де-Пари. Внучатый племянник Люстиже прочел 113-ый псалом на иврите и французском и водрузил на гроб сосуд с землей, собранной на Святой земле. 83-летний Арно Люстиже, двоюродный брат кардинала, прошедший через ужасы нацистского лагеря смерти, прочел Кадиш.

Люстиже твердо осознавал свой путь и свою миссию. Известный богослов, автор множества трудов, он никогда не переставал считать себя евреем, а евреев – избранным народом. В христианстве он видел вершину иудаизма. На памятной табличке в крипте собора Нотр-Дам, где он похоронен, написано: «Я родился евреем. Мне дали имя моего деда – Аарон, я принял христианскую веру и был крещен, но как и апостолы, я остался евреем».

Впрочем, один старый еврей, с которым мне как-то довелось беседовать около Нотр-Дам о Люстиже, задумчиво сказал: «Les juifs sont les juifs… – евреи есть евреи»...

Весной 1983 г. кардинал Люстиже дал большое интервью израильской газете «Едиот ахронот». Беседу вели главный редактор газеты Д. Юдковский и известный израильский журналист И. Бен-Порат. Настоятельно рекомендую прочесть это необыкновенно интересное интервью всем, кому небезразлична сама тема и особенно тем, кто имеет свое победоносное и единственно правильное мнение насчет евреев и христиан. Мир далеко не так черно-бел и примитивен, как он мыслится большинством малосведущих голов.

Yuri Tabak

  «Что ж, раз это нужно...»

Израильская газета «Едиот ахронот» недавно опубликовала большое интервью с Архиепископом Парижским (ныне кардиналом) Монсеньером Люстиже. Беседу вели И. Бен-Порат – израильский журналист и Д. Юдковский – главный редактор газеты. В интервью, предназначенном для израиль­ских читателей, затрагивается одна из острейших проблем, стоящих в самом центре еврейской жизни, – отношения между иудаизмом и христианством.

И. Бен-Порат. Прежде всего я хотел бы Вас спросить: в чем Вы сего­дня усматриваете различие между еврейским народом и народом Израиля?

Монсеньер Люстиже. Мне трудно ответить на этот вопрос, потому что здесь мы вступаем в область теоретического... Относительно связи между тем, что определяет лик Израиля, и тем, что определяет лик еврейского народа, существуют разные мнения в среде самих евреев. Так что мое мнение по этому вопросу не может быть окончательным, но все же я могу выразить свое личное, что ли, ощущение. По-моему, эти понятия не тождественны друг другу. Одно входит составной частью в другое. У понятия «еврейский народ» есть много разных аспектов; я хочу сказать, что это понятие указывает или на религиозную принадлежность, или на определенную историю. Для евреев чувство принадлежности к определенному народу есть нечто одновр­менно очень сильное и вместе с тем очень расплывчатое; и само это чувство проявляется по-разному. Исторически, учитывая современное состояние еврейского духа, я не вижу, как можно сегодня определить принадлежность к еврейскому народу (я не говорю «к иудаизму»), не включая в это понятие некую связь с государством Израиль. Я не вижу, как государство Израиль может само себя определить, если оно не примет во внимание понятие более широкое - еврейский народ. Я понимаю, что, говоря так, высказываю тем самым мнение, отличное от некоторых других. В прошлом, например, среди еврейских интеллектуалов существовало течение «хананеев»1. Не знаю, существует ли оно теперь.

И. Б. П. Да, оно еще существует.

М. Л. Наоборот, я знаю, что в Израиле и в рассеянии есть евреи, которые не считают себя связанными с Израилем. Следовательно, ответ не может быть исчерпывающим. Для меня же эта связь существует.

И. Б. П. Стало быть, по-вашему, Монсеньер, государство Израиль не такое, как прочие государства?

М. Л. Мне легко представить себе, что другие государства, войдя в соприкосновение с этим особым государством, государством Израиль, устанавливают с ним отношения, ничем не отличающиеся от тех, какие они имеют с любым другим государством. Так же легко я представляю себе, что политические руководители государства Израиль, решая политические проблемы своей страны, руководствуются той же логикой, что другие страны. То есть действуют точно так же, как и другие государства, или, по крайней мере, должны были бы действовать так, если бы они были честными, уважали собственные идеалы, не уклонялись бы от той цели, ради которой и существует само государство. Но все же это Израиль - государство особенное. Его возникновение, его лик не похожи на то, что мы видим у других государств. В самом себе он содержит некую удивительную утопию, которая стала исторической реальностью. Эта утопия осуществилась благодаря мечтаниям - политическим и духовным - европейского девятнадцатого века. На протяжении тысячелетий эта утопия сохранялась в коллективном сознании еврейского народа. Я не нахожу в истории другого подобного случая. Вместе с тем вполне можно говорить: «Израиль - государство как и прочие государства», а если не так, то он, Израиль, оказывается в положении, невыносимом для других народов; в этом случае также рискуют навязать ему ложное, морально извращенное и политически вредное мессианистское само­сознание. На протяжении истории возникали разные «мессианистские государства», и все они кончили очень плохо. Нужно, чтобы государство было государством; но вместе с тем когда в Израиле или за его пределами слышат эту фразу: «Мы хотим быть как прочие народы» (см. 1 Цар 8.20), то каждый может задаться вопросом, не несет ли такое желание некоего скрытого искушения, не есть ли это для еврея еще одна возможность уйти от своего призвания? Следовательно, здесь нечто вроде внутреннего противоречия. Вы поняли, что я проци­тировал Первую книгу Царств, то место, где это противоречие уже выявлено.

И. Б. П. Теперь мне хотелось бы рассмотреть все с точки зрения практической, почти личной. Перед Вами два израильских журналиста, в то же время они оба евреи. Есть ли для Вас, Монсеньер, какая-то разница? Вы относитесь к нам как к двум евреям или как к двум израильтянам, то есть людям, у которых паспорт другой страны и которые не французы?

М. Л. Мне трудно делать такое различие. Но вот что я вам расскажу. У меня была возможность часто бывать на Ближнем Востоке и в Израиле. Начиная с пятидесятого года я туда ездил почти каждый год, все время, пока был студентом, а потом работал в качестве священника со студентами. И мне кажется, что израильтяне не похожи на других евреев.

И. Б. П. Хорошо это или плохо?

М. Л. Трудно сказать. Я могу лишь поделиться двумя воспоминаниями. Было это между пятидесятым и шестидесятым годами, в общем приблизительно в это время. Однажды я встретился с бельгийским евреем. Этот врач стал учителем в кибуце, кажется, в Галилее. Во время войны он потерял всю свою семью. Осиротев, он влился в алию.2 Врачей здесь оказалось слишком много. Он стал учителем. Он очень расхваливал сабр. И вдруг он мне сказал: «У них больше нет еврейского ума. Они неторопливые, спокойные, ласковые». Совершенно неожиданное суждение в устах очень образованного человека. Я вспоминаю также, что примерно тогда же у меня был спор, целую ночь, с директором сельскохозяйственной школы. Вы знаете эту школу в Галилее, она такая круглая. По-моему, Моше Даян некоторое время учился в ней.

И. Б. П. Игал Алон тоже.

М. Л. И Игал Алон? Директор, о котором я вам рассказываю, был пожилым человеком, выходцем из России; это был замечательный человек. Я поделился с ним своими сомнениями: «Вы здесь выковываете новое национальное самосознание. Это хорошо. Я прекрасно вижу, что по сравнению с вашим положением здесь положение евреев в Европе не столь благоприятно. Вы осуществляете некую утопию, которая здесь становится реальностью. Но еще одно поколение, и что тогда? Ваше сознание обусловлено известными историческими обстоятельствами. Но следующее поколение после вас, на чем оно будет утверждаться? Разве одного национализма достаточно для поддержания воли к жизни? Что будет определять внутреннюю цельность народа? Почему люди вдруг захотят жертвовать собой? Разве источник силы, благодаря которой вы могли стать «народом как прочие», разве, говорю я, источник этой силы не заключается именно в том факте, что вы не были народом как прочие народы? Когда вы станете лишь народом как прочие народы, станете лишь израильтянами, сможете ли вы и дальше поддерживать желание жить по-иному, не только в качестве израильтян? Что общего останется у вас с остальными, рассеянными по всему миру, евреями?»

И. Б. П. Это именно тот вопрос, который я Вам задал. Но что такое еврей? Какими особыми чертами характера Вы его наделяете?

М. Л. Что Вы этим хотите сказать?

Д. Ю. Не говорят ли, что евреи очень умны?

М. Л. Не стоит обольщаться на этот счет, ведь это другие так говорят. Я бы хотел дать скорее богословское или, лучше сказать, «религиозное» определение.

И. Б. П. Так дайте же его.

М. Л. Но ведь именно Библия дает такое определение: «Сборище людей, которое Бог сделал народом». Бог сделал из него народ, но именно в силу дара, который Он ему вручил, не ради самого этого народа, но ради всего мира. Но тогда каким образом это призвание отразилось в историческом самосознании еврейского народа? Это призвание, например, породило целую культуру, ведь для еврея культура не есть нечто случайное. Культура есть производное от заповеди. Так что есть одновременно повеление передавать заповеди детям и обетование, согласно которому будущее народа будет обеспечено в детях. Следовательно, не случайно иудаизм продолжает жить. Именно поэтому, продолжая существовать в истории, иудаизм породил некую культуру, создал некую самобытную жизненную установ­ку, некий самобытный образ бытия. Следовательно, все это также есть некий образующий элемент еврейского народа. Еврейский народ сознает себя народом историческим, народом, имеющим будущее, за которое он в ответе. Но ответственность эту он несет не только во имя себя самого, но также потому, что когда-то получил изначальный дар. И в этом - основная жизненная линия, какой на протяжении истории придерживался еврейский народ, та жизненная установка, которая позволила евреям на протяжении тысячелетий, задолго до появления христианства, выжить в условиях рассеяния. Все же, согласитесь, это невероятно. Подобного примера не найдется во всей истории. Цыгане? Но это же просто «кочевники». По сравнению с ними евреи совершенно по-другому осознавали себя на протяжении столетий.

И. Б. П. А «избранный народ», это понятие, оно приемлемо для христиан? Продолжают ли христиане, и Вы в том числе, относиться к еврейскому народу как к народу избранному?

М. Л. Я полагаю, что с точки зрения веры это основное понятие. Без этого понятия абсолютно невозможно понять ни иудаизм, ни христианство. Но взятое вне веры, обмирщенное, это понятие вычеканивает «Gott mit uns» («С нами Бог» - нем. Прим. ред.) на пряжках солдат вермахта. А это недопустимо.

Д. Ю. Согласны ли Вы со словами генерала де Голля: «Евреи - народ-элита, уверенный в самом себе народ-господин»? Как Вы думаете, был ли прав де Голль?

М. Л. Тогда было очень смешно слышать такие слова. Ведь образ еврея на том отрезке истории, я сам тому свидетель, это образ еврея преследуемого, еврея, которого уничтожают. И в это-то время о евреях было сказано, что они «народ-элита». Если у людей возникло такое новое представление о евреях, то тем лучше. Ибо тем самым окончательно уничтожается многовековая карикатура на евреев. Но даже если генерал де Голль и произнес эти слова несколько надменно (а так оно и было), все же это не означает, что он вложил в них заведомо отрицательный смысл. И это все, что осталось от его остроты. По-моему, на это-то он и рассчитывал.

Д. Ю. Как Вы думаете, был ли он антисемитом, пускай даже бессознательным?

М. Л. Нет, я не верю в это. Мне представляется, что по своей форма­ции генерал де Голль принадлежал к той группе правых, которых можно было бы охарактеризовать как республиканцев, пекущихся об общественном благе. Лишь после того как де Голль ушел, антисемитизм попытался поднять голову во Франции. В эпоху де Голля такое было невозможно.

И. Б. П. Монсеньер, после того как Вас назначили Архиепископом Парижским, а особенно после Вашего выступления по израильскому телевидению, которое произвело большое впечатление, все в Израиле задают вопрос, который я задаю и Вам: какая разница между иудаиз­мом и христианством? Я понимаю, что это достаточно сложный вопрос.

М. Л. Очень сложный.

И. Б. П. Но именно ради того, чтобы задать Вам этот вопрос, я и приехал в Париж...

М. Л. Чтобы ответить на Ваш вопрос, я должен справиться с большой трудностью. Я говорю не только с вами – говоря с вами, я обращаюсь к вашим читателям, о которых я не знаю ни кто они, ни что они. Вполне могут возникнуть неожиданные, самые разные недоразумения. Я уважаю евреев и вполне сознаю, какое возмущение, какие противоречивые чувства может вызвать у них моя личная позиция; я также понимаю, что, стараясь ответить вам, я рискую задеть их, вызвать у них законное чувство обиды. Не считайте, что я ничего не знаю, я очень даже представляю себе, что могут думать в Израиле об еврее, который стал христианином. Мне очень не хотелось бы кого бы то ни было озлоблять или ранить. Когда мне приходилось что-то объяснять, это было против моей воли. Но прежде я хочу уточнить свою позицию вот в каком смысле: если я взял на себя такую ответственность, назвавшись евреем, то не для того, чтобы затевать какой-то богословский спор. Я никогда не стремился быть «добрым евреем» в том смысле, как это определяется раввинами, и одновременно добрым христианином, как это определяется Церковью. Но Вы же понимаете, что я не могу отрекаться от своего еврейства, ведь тогда я потеряю собственное достоинство, то, что воспринял от своих родителей и от всех тех, с кем я связан неразрывными узами - как во время преследований, так и во время покоя. Я говорил о своем еврействе, но не для того, чтобы ранить кого-нибудь. Нет, я делал это во имя истины, ради требований, которые она предъявляет. Я знал, что, поступая так, столкнусь с многочислен­ными недоразумениями и непониманием. Но если я говорю, что я поступал так именно из чувства уважения к еврейству, ради его и своего собственного достоинства, то как же я могу, подумайте сами, перестать быть евреем? Конечно, я не «религиозный еврей», в том смысле, какой вкладывают в это понятие те, кто дает определение еврейской ортодоксии. Но я могу сказать, что, став христианином, я не захотел перестать быть тем евреем, каким был до этого. Во мне не возникло желания отречься от своего еврейства. Я получил его от своих родителей, поэтому оно неотторжимо от меня. Следователь­но, я получил его от Самого Бога, поэтому оно неотторжимо от меня.

И. Б. П. Но при всем Вашем уважении к евреям Вы все же перешли к чему-то другому?

М. Л. Да.

И. Б. П. Но все же это был переход к чему-то более праведному, лучшему, более божественному? Мне трудно подобрать подходящее слово.

М. Л. Да. Я думал так: быть евреем, но каким-то лучшим образом, соответственно тому, что я уже тогда знал об иудаизме.

И. Б. П. В конце концов Вы все-таки перешли из одного состояния в другое, Вы выбрали какое-то иное состояние?

М. Л. Да. Но это не был переход от состояния иудея к состоянию неиудея. Такое невозможно.

И. Б. П. Другая религия, которая казалась Вам истинной?

М. Л. Да, но которая была выношена в лоне первой.

jcrelations.net