Читальный зал

Профессор Ирена Монис: «Я хотела жить…». Часть первая

Когда Ран Матот учился в шестом классе, он получил задание приготовить работу о корнях своей семьи. Можно считать большим везением, что в израильскую школьную программу включен этот проект. Во многих семьях, благодаря ему, поднимаются пласты времени, дети открывают интереснейшие семейные истории. Чтобы далее стать их хранителями.

А иногда в израильских семьях случаются чудеса. Так случилось, когда двенадцатилетний Ран обратился к бабушке Ирене и попросил рассказать о себе…

Много лет она молчала. Давно чувствовала себя «саброй» в Израиле. Жила праздниками и бедами своей страны. Здесь родились дети, подросли внуки. Вся жизнь прошла…

Нет, не вся жизнь. Можно молчать и не рассказывать, но нельзя перечеркнуть то, что было. Нельзя забыть окна в зеленый сад, крепкие руки отца, веселый смех младшей сестрички, беззаботное детство, первую любовь… Нельзя забыть гнетущий страх, неуверенность. Будет ли завтрашний день? Голод, холод и отчаянное желание выжить.

Профессор Ирена Монис-Хес – врач с многолетним стажем, в прошлом заместитель заведующего отделением анестезии хайфской больницы «Рамбам», президент израильской ассоциации анестезиологов.

Госпоже Монис – девяносто лет. Она тяжело болеет, но остается деятельным, полным положительной энергии человеком.

Живет Ирена в Хайфе, много читает, пишет, наблюдает закаты над Средиземным морем. Они необыкновенно хорошо смотрятся с балкона ее уютной квартиры на Кармеле.

А еще – Ирену зовут Ирка. Так звали ее в далеком детстве, в маленьком южно-польском городке Озеряны, на границе с Украиной. И было у нее и у младшей сестры Стефы счастливое детство обеспеченных дочек уважаемого владельца городской аптеки Ицхака Мониса, которое завершилось трагически. Гибелью отца и маленькой сестры.

А она, Ирка, и ее мама прятались в подвалах и погребах, на чердаках, в хлеву и в лесу. Везде, где находились люди, готовые не продать их гестапо. И выжили.

И еще – Ирка вела дневник в убежищах. Шестнадцатилетняя девочка записывала свои мысли и сохранила эти записи. Чтобы спустя десятилетия в Израиле перевести их на иврит и продолжить в этой книге рассказ о своей жизни.

Но это случилось позже, после того, как она села рядом с внуком и впервые рассказала все, что было. До… и после. О разрушенном счастье, о потерях и боли, надежде и разлуке, одним словом, о Войне в ее жизни. И о девушке по имени Ирка Монис.

Ах, какое беззаботное светлое детство было у сестер Монис.

Родители Ицхак и Сабина работали в аптеке, помощница по дому убирала и готовила, прачка приходила стирать, нянька смотрела за детьми. Дом семьи Монис, уютный, гостеприимный, стоял в городке Озеряны как символ достатка и радости жизни. А что еще надо людям.

Но пришли перемены в их городок. Сперва власть сменилась, в Западную Украину вошли советские войска. Теперь отец уже не мог быть хозяином аптеки. Экспроприация шла полным ходом.

Наступили трудные времена. Случалось, что люди, не имея денег, за лекарства рассчитывались курами, фруктами, хлебом. К новой жизни надо было приспосабливаться.

Четырнадцатилетней Ирке тоже пришлось непросто. Школа на польском языке в их городке закрылась. И альтернативой стали школы на идиш или украинском языке. Ирка, плохо знавшая идиш, предпочла украинский класс. Теперь Озеряны были частью Украинской социалистической республики.

А совсем рядом, чуть севернее, уже шла Вторая Мировая война. Гибли люди, создавались гетто, в которые сгонялись евреи польских городов. Надвигалась Катастрофа. От нее бежала на советскую территорию Шошана, сестра Иркиной мамы с мужем и двумя сыновьями. Им удалось покинуть Лодзь и добраться к родным в Озеряны.

Теперь семья увеличилась. Шурин, тоже аптекарь по специальности, предложил Иркиному отцу передвигаться на восток, вглубь СССР. Но Ицхак отказался. Очень уж он недолюбливал советскую власть, кроме того, слышал, что польских беженцев отправляют в Сибирь.

Кто мог тогда знать, что эта ссылка спасет многим жизни…

А в июле 1941 года в городок вошли немцы. Большинство еврейского населений Озерян осталось в своих домах…

Забегая вперед, скажу, что большинство евреев городка погибло за три года оккупации: 2095 человек, рассказывает Ирена, почти все еврейское население Озерян.

И здесь начинается драма семьи Монис.

Озеряны оказались на территории, которой управляли венгры, но местное украинское население не давало повода для оптимизма. Евреи, не знавшие идиш, говорили по-польски, на языке, враждебном местным украинцам, постоянно чувствовавшим польский гнет. Многие евреи приветствовали приход советской власти. Поводов для антисемитизма всегда было достаточно…

Вскоре евреи были переселены в гетто, где пришлось тесниться в тесноте и скученности. Но пока еще не были закрыты его ворота. А через четыре месяца отец получил разрешение вернуться в свой дом, город нуждался в аптекаре, а Ицхак был высоким профессионалом. Родители с девочками вновь ночевали в родных стенах.

Ирена вспоминает, что в это время в Озерянах оставалось сорок еврейских семей, которые за огромные деньги купили право на проживание и нашивку на одежде «W», означающую Wertvolle, особый статус.

За этот особый статус эти люди ходили по опустевшим домам и собирали текстиль, который находили, все тряпки для промышленных нужд «доблестной» немецкой армии. Унизительная работа, с мешком за спиной, входила в обязанности этих богатых евреев.

А слухи о зверствах распространялись по району… На третий день оккупации в Ласковиче, соседнем с Озерянами селе, местные жители убили шестьдесят восемь евреев, согнав их в центр села. В других селах были утоплены дети и младенцы, течение реки принесло маленькие трупики к Озерянам, где соседи, жившие поблизости, вытащили их из воды и похоронили.

Услышав о том, что происходит вокруг, Ицхак решил срочно спрятать детей. Ирену он отвел на окраину городка в семью нищих, которые жили с подачи милостыни. В комнате стояла одна кровать, и девочке пришлось спать с хозяевами, у них в ногах. А днем прятаться за кроватью, где Ирка впервые узнала, что на свете есть вши. Позже, прячась в подвалах и ямах, она привыкнет к их существованию.

Когда наступил период относительного затишья, Ирена вернулась домой. Но это было только началом длинного пути по дороге, именуемой Катастрофа.

Через некоторое время местные власти потребовали собраться на центральной площади всем евреям, имевшим образование. Там их продержали целый день, не разрешая членам семей подходить к ним. Затем повели по улицам к выходу из города. Ирка смотрела на эту колонну, шедшую под проливным дождем, видела отца с опущенной головой и понимала, что может больше не увидеть его.

Случилось чудо. В сельском совете возникли разногласия по поводу судьбы этих евреев, и их отпустили. Отец вернулся домой. Но он больше никогда не улыбался, стал совсем другим.

И вновь Ицхак ищет места, где можно спрятать дочек. Ирка отправляется в деревню, в одну бездетную семью. Здесь Ирена вспоминает, что это было большое преимущество – попасть в бездетную семью. Потому что в первую очередь именно дети выслеживали спрятанных евреев и сообщали об этом немцам. В семью ее новых хозяев соседские дети не забегали. Новая пастушка спала в коровнике, рядом спали собаки.

А в воскресенье, в выходной день, селяне шли в церковь слушать службу. Ирке, одетой в белую рубаху, было велено идти со всеми. После службы в маленькой исповедальне каждый ждал отпущения грехов. Пришла очередь и Ирки.

Лихорадочно соображая, что же придумать, она выпалила: «Батюшка, я украла носки». Священник покачал головой и сказал: «Ты плохо поступила, дочь моя. Нужно замаливать этот грех, насыпь на пол зерна кукурузы и молись каждый день в течение часа на коленях». Ирка рассказала еще о каких-то своих прегрешениях, и батюшка вновь напомнил ей, как надо грехи замаливать.

И вдруг она сказала: «Батюшка, есть еще один грех у меня. Но я боюсь о нем говорить».

«Не бойся, расскажи», – сказал священник.

«Из-за меня убили троих евреев, один был маленький мальчик, – горестно сказала Ирка, – я выдала место, где они прячутся».

И услышала ответ: «Не переживай так, дочь моя. Бог простит тебе этот грех. У тебя ведь были хорошие намерения».

На этом исповедь закончилась.

Никогда раньше Ирка не чувствовала себя в таком ужасе от творимой вокруг несправедливости. Будь что будет, решила она и вернулась в родительский дом.

А гайки закручивались. К зиме, когда немцы начали мерзнуть на немилосердном морозе, от евреев потребовали сдать всю меховую одежду. Чтобы припугнуть население, несколько человек повесили на центральной площади и согнали горожан наблюдать за казнью.

В это же время открылся трудовой лагерь, охраняемый собаками и полицейскими, и туда согнали молодых парней. Из лагеря можно было выйти только найдя себе замену.

Ирена помнит, как в семьях брат заменял изможденного работой брата, а когда оба оказались нетрудоспособны, вместо них шел работать отец. Летом 1943 года этот лагерь был уничтожен.

Родители стали думать, как дальше избежать беды. Где найти убежище? Было решено построить тайник внутри дома, благо обширная территория позволяла. И в подвале, за погребом, где хранились банки с консервами, отец устроил тайник для всей семьи, отделив его перегородкой.

Оказалось, что построил он его вовремя. В первый день праздника Суккот в 1942 году семья проснулась от гула приближающихся мотоциклов. Ничего хорошего это не могло предвещать, и все срочно спустились в подвал, успев открыть настежь входную дверь. Так создавалось впечатление, что жильцы из дома сбежали.

Эта уловка сработала. Ирка слышала немецкую и украинскую речь, даже различила голос одного из своих одноклассников. Затем кто-то спустился в погреб, увидев банки с вишневым вареньем, забрал их. Он находился в считанных метрах от тайника. Но семья Монис спаслась – в тот раз.

Горе пришло в соседний дом. Там тоже прятались в бункере восемь человек одной семьи. Среди них – годовалая малышка, которая заплакала, услышав шум ворвавшихся немцев и полицаев, но быстро замолчала. Немцы не обратили внимания. Так прятавшиеся в погребе были спасены. Все, кроме малышки, задушенной матерью, чтобы вся семья не была найдена. Сколько таких невероятных трагедий хранят архивы Катастрофы…

Тот осенний день принес много горя в маленький прикарпатский городок Озеряны. Около семисот человек были схвачены, собраны на центральной площади и отправлены в концентрационные лагеря. Многие погибли, пытаясь бежать. Один большой плач стоял в темном дождливом небе. Глава местного «юденрата» Мендель Майбергег пытался спасти хоть кого-то из обреченных, он предлагал огромные деньги, водку и даже раздобыл все это взамен на обещание отпустить несколько схваченных евреев.

Но обещания ничего не стоили, последними в вагон для скота отправили самого Менделя и других членов «юденрата».

После этой акции наступило относительное затишье. Пустые еврейские дома были отданы подрядчикам, которые разрушали их для своих целей. А оставшихся в живых евреев переселили в гетто, в опустевшие после «акции» дома.

До сих пор помнит Ирена состояние безысходности, когда они с родителями и сестрой оказались в тесной комнатенке и обнаружили остатки ужина прежних хозяев, так и оставшиеся на столе после того, как тех отправили в последнюю дорогу.

Но фармацевт, как оказалось, был человеком незаменимым в районе. Аптекой стала управлять женщина, не имевшая ни образования, ни достаточных знаний. И через некоторое время она приложила все усилия, чтобы Ицхак Монис вернулся в дом.

Словно суфлер, Ицхак делал все в аптеке, которая когда-то была его жизнью. А ночью вся семья Монис ютилась в крошечной комнатке собственного дома, занятого теперь госпожой аптекаршей.

По вечерам она принимала немецких офицеров, были слышны звуки пианино, оживленные голоса. Ицхака и его семью не трогали, так как не было никаких указаний на этот счет. Но помнит Ирена фотографии членов семьи, ранее в красивых рамках, а теперь варварски разорванные и валявшиеся в разных углах дома.

Ицхак искал выход из положения, пытался дать кому-то в местном совете взятку, чтобы семья получила особый статус. Не выдержав унижений и издевательств, отец Ирки умер 10 мая 1943 года. Ему было 55 лет. Теперь у вдовы и дочек не было никаких официальных прав оставаться в своем доме. Их вновь выгнали в гетто.

Но оставаться в гетто – быть обреченными на смерть. И мама и тетя понимали это. Сабина и Шошана постоянно искали убежища . Конечно, тратя на это большие деньги.

Забегая вперед, скажем, что в 1943 году гетто, в котором находилась Ирка Монис с семьей, было уничтожено. Около трех тысяч человек района, большинство женщины, дети и старики, нашли свою смерть рядом с кладбищем. Там были вырыты ямы, узников расстреливали над ними. Многие падали живыми. Несколько человек смогли выбраться из общей могилы и спастись. Но это были единицы.

А семье Монис вновь сопутствовала удача. Новая хозяйка аптеки знала, что мама Ирки работала вместе с мужем. Понимая, что сама она не сможет управлять аптекой и ее самозванство может открыться, она поселила маму на чердаке собственного дома, чтобы та находилась рядом и помогала ей.

К этому времени семья разделилась. Так было решено, чтобы не быть всем вместе на случай опасности. Никто не мог знать, кому что суждено в страшном беге от смерти. Ирка, ее тетя Шошана с сыном Ромеком прятались в одном доме, где им дали приют. А Стефа, младшая сестра Ирки, с тетиным мужем и старшим сыном укрывались у других людей.

В одной из записей в дневнике, который писался в тайнике, на чердаке дома одного из ее спасителей, находясь в тяжелом душевном состоянии и боясь каждый день, что «завтра» в ее жизни уже не наступит, Ирена пишет о том, как хорошо, что Стефа не с ними. Может быть, у нее есть больше шансов спастись. Но случилось иначе. Судьбами людей играл случай.

Соседи семьи, в подвале дома которой пряталась Стефа, обратили внимания, что дочка хозяев стала лучше одеваться. Оказалось, что мама наряжала ее в одежду Стефы. Такого подозрения было достаточно, чтобы вызвать полицаев.

При обыске квартиры тайник был найден. Стефа, ее двоюродный брат Яссо и его отец Морис Розенберг были расстреляны. Позже рассказывали, что они пытались сопротивляться, как могли. Случилось это осенью 1943 года. Было Стефе двенадцать лет…

К этому времени Ирка с тетей и ее сыном Ромеком поменяли несколько тайников. Они жили на чердаках и в подвалах, прятались в хлеву. Люди, скрывавшие их, боялись собственной тени, боялись, что о них узнают дети.

Приходилось оставлять тайники и искать другие убежища.

В одном из таких тайников, находясь все время в размышлениях о жизни и судьбе, Ирка завела дневник. Первая запись была сделана 16 декабря 1942 года, последняя – в мае 1944, уже после освобождения.

О гибели младшей сестры Ирка услышала от чужих женщин. Они проходили совсем близко от места, где она тогда скрывалась, и одна сказала другой: «Слышала, убили дочку аптекаря?»

В первую секунду девушка подумала: «Не может быть, я ведь здесь!» А затем поняла, что осталась без младшей сестры… Ирена до сих пор помнит невероятный ужас, который почувствовала тогда.

А ее испытания были еще впереди. И каждый раз судьба дарила девушке еще один шанс.

Был период, когда, не имея возможности спрятаться, Ирка с тетей и двоюродным братом под покровом ночи вернулись в родной дом, где на чердаке скрывалась мама. Сделано это было так, чтобы аптекарша, готовая прикрывать только ее, не узнала о появлении новых тайных жильцов.

Но однажды пришли с обыском, и Сабина, чтобы отвлечь внимание, вышла к полицаям. Ее увели из дома, девушка уже мысленно оплакивала маму. И опять случилось в их семье чудо. Мать смогла за взятку уговорить полицая отпустить ее домой. Они были близки к кладбищу, куда он вел женщину на расстрел, и в последнюю минуту отпустил.

В дневнике от 8 сентября 1943 года Ирка написала об этом всего несколько слов. Настолько эмоционально невыносимо ей было даже выразить свое состояние.

Но после этого случая мама поняла, что оставаться в доме невозможно, надо было искать другое убежище. Так они оказались в сосновом лесу. Да, в лесу спасались несколько десятков еврейских семей. Там вырыли бункеры, в которых помещались люди, и возник подземный город несчастных беглецов, пытавшихся спасти свою жизнь и жизнь своих детей.

Бункеры были круглые, с узким проходом, по которому в них мог спуститься только один человек. Накрывались они жестяными крышками. Выкопаны были прямо под деревьями. Когда люди выходили из них , то трясли деревья, чтобы иголки покрыли вход. Все спланировано было так, чтобы найти бункер мог только знающий о нем человек. Но сколько людей могли так спастись?

«Это была чудесная осенняя пора перед праздником Суккот, теперь я понимаю, как это красиво, лес и хвоя», – вспоминает Ирена. И вдруг добавляет: «Но знаешь, с того времени я не люблю сосновые леса и никогда не бываю в них…»

Люди, загнанные под землю, только потому, что они евреи, держались за эту спасительную ниточку. Хотя бы под землей. Выходить они рисковали только по ночам. Когда заканчивалась провизия, приходилось пробираться в соседние деревни и добывать еду, менять все, что осталось.

За отцовские часы Ирка получила миску вареной картошки, а за пальто – две буханки хлеба. И таким обменам они были счастливы.

Но однажды и это убежище стало призрачным. В одном из бункеров находилась семья Авраама Лейба Курбата, зажиточного человека, меховщика, который платил большие взятки лесничему, закрывавшему глаза на строительство бункеров. По большому счету Курбат содержал всех подземных жильцов этими взятками. Когда семья Ирки присоединилась, ее мама предложила свое участие.

«Не стоит, чтобы он знал, что здесь есть еще одна семья», – решил Курбат. Ирка уверена, что это решение спасло им жизнь.

Через три недели к лесничему пришли полицаи, и ему пришлось показать местоположение бункеров. Но он указал только на один, расположение которого знал точно. Это был бункер семьи Курбат. Облава закончилась гибелью всех членов его семьи, двенадцати человек.

Ирке никогда не забыть, что буквально за час до облавы, которая случилась под утро, она была в бункере у Курбата. Девушка волновалась, что потеряла пуговицу в лесу, и боялась, что это может привести немцев и полицаев к поиску людей. На что Авраам Лейб ответил ей: «Не волнуйся и не думай о пуговице. А вообще, когда закончится война, я обещаю тебе подарить целый пакет разных пуговиц. У меня их много для работы…»

Через час его уже не было в живых. Полицаи забрали все деньги, которые хранились в бункере. Искать другие убежища они не стали.

Помнит Ирка, как погиб отец шестилетней девочки, та вместе с ним вышла из бункера. Отец был пойман и расстрелян. Девочка успела спрятаться, но выжила ли она в том сосновом лесу, не знает теперь никто…

А семья Монис решила, что пока искать другое убежище. Их спрятал богатый селянин, но вскоре отказал им в приюте. Он не хотел рисковать своей жизнью, даже за большие деньги.

Тогда их забрал к себе его глухой сын, поселил в хлеву. Это было уже поздней осенью. Большего холода, чем в те дни и ночи в хлеву Ирена не чувствовала нигде. В тоненькой одежде, (теплая давно была поменяна на еду), практически на голом полу они с мамой и тетя с сыном находились там несколько недель.

Был момент, когда двенадцатилетний Ромек , окончательно обессилев, сказал, что готов поджечь этот хлев вместе с собой, но Шошана ему ответила, что нельзя распускаться. Нужно хранить надежду. С надеждой они и выжили в те дни. После того, как селянин перестал приносить еду, стало понятно, что надо искать новый приют.

«Да, были холод и голод, – вспоминает Ирена, – но нам еще повезло. Позже мы узнали, что в соседнем доме, тоже в хлеву пряталась еврейская семья, пожилые люди и их дочь с маленькими детьми. Их удушили хозяева, у которых они скрывались. Чтобы забрать деньги себе. У еврейской жизни ценности не было».

А Ирене с родными вновь повезло. Их спрятал знакомый Ицхака. Он помнил аптекаря Мониса и был готов помочь им.

Спасителя звали Владислав Томачишин, жил он с матерью Паулиной в деревне Глибочок.

Девять месяцев провели в его убежище Ирена с мамой, тетей и Ромеком. Владислав вырыл погреб для них на подсобной территории, примыкающей к дому. Над погребом стояла телега, все выглядело естественно и не привлекало внимания.

Детей в семье не было, Паулина старалась не покупать много провизии, чтобы не возникли подозрения. Пока были деньги и какие-то вещи, мама и тетя рассчитывались со своими спасителями за свое содержание. Но все средства закончились, и нужно было найти возможность раздобыть что-то.

И тут мама вспомнила о соседе в Озерянах, добром друге их семьи, польском католическом священнике, с которым Ицхак Монис был в хороших отношениях. Их дома стояли по соседству, он любил захаживать в гости, обедать у родителей Ирки, поглядывал на их домоработниц.

В период, когда в Озерянах появилась советская власть, родители Ирки прятали ксендза у себя дома в течение трех недель. В это время всех служителей религии отправляли в Сибирь, а он спасся от ссылки.

Когда началась война и акции, Ицхак, не раздумывая, решил спрятать ценности в доме священника. Это были дорогие украшения, золотые монеты, хорошие ковры. Ирка помогала ночью отцу перенести все в соседний дом.

И вот сейчас наступил тот момент, когда они срочно нуждались хоть в чем-то из своего имущества, чтобы иметь возможность продать и выручить денег на свое содержание. Ирка решила ехать к священнику. Владислав сперва выразил сомнение, не рискованно ли, но позже согласился ее подвезти из Глибочика в Озеряны. Был зимний поздний безлунный вечер, когда девушка постучала в дом к соседу.

«Боже мой, Ирка, – всплеснул он руками, – ты жива?» Казалось, что его радости нет предела. Он, вздыхая, вспомнил о смерти Иркиного отца, и гибели маленькой Стефы, накормил девушку бутербродом с сыром, посетовал, что лицо Ирки цвета земли и предложил ей помыться у него. Девушка отказалась.

Конечно, она не рассказала священнику, где прячется с мамой. Сказала, что находятся в лесу. И что ей срочно нужно что-то из вещей, которые родители передали на хранение, чтобы дальше иметь возможность существовать.

То, что произошло дальше, рассказывает Ирена Монис, она не забудет никогда. Потому что не могла поверить, что это происходит с ней. Священник вдруг участливо погладил девушку по щеке и сказал: «Бедный ребенок. Ты в том лесу совсем тронулась рассудком. О чем ты говоришь, о каких вещах? Никогда ничего мне не передавал твой отец на хранение».

Ирена вспоминает, что услышав эти слова, на самом деле чуть не тронулась рассудком. На стене в комнате висит ковер из ее квартиры, а хозяин квартиры горестно жалеет ее и утверждает, что ничего у него никогда не было, и нет. Она поняла, что придется уехать ни с чем.

Им очень повезло. Владислав и Паулина прятали Ирену с семьей не ради обогащения. Они так же, как и все боялись, что найдут тайник, но не могли поступать против своей совести.

Действительно, был период, когда немцы поселились в доме. Бедный Владислав бежал, боясь, что его расстреляют вместе с теми, кого он укрывает. Но тайник не был найден, и, доедая в погребе последние крошки, дождались Ирена с родными возвращения хозяина. Немцы покинули хату.

Иногда Паулина выводила Ромека и Ирку во двор, подышать свежим воздухом. И ребята, находившиеся месяцами в погребе, радовались каждому мгновенью. Очень редко хозяева пускали их в дом помыться, это было опасно.

Однажды, когда Ирка мылась, вдруг пришла соседка. Паулина не растерялась и разбила оконное стекло, чтобы отвлечь ее.

Так они и жили, рядом со своими спасителями. А когда в районе деревни Глибочок начались бои, наступала Красная Армия, немцы подожгли почти все дома. Деревня пылала. Из немногих остался целым дом Владислава Томачишина. Он был уверен, что дом уцелел, потому что делали Владислав с матерью доброе дело…

Спустя годы музей Катастрофы «Яд Вашем» представил Владислава и его маму Паулину к званию Праведников Мира за спасение еврейской семьи.

 Лина Городецкая