Читальный зал

Тридцать лет спустя

Всякая тоталитарность вызывает против себя тотальное объединение в противостоящем мире. Так западная демократия объединилась со сталинскими уголовниками против гитлеризма. Так в послесталинском Советском Союзе диссидентство объединило в себе либералов, монархистов, сионистов, марксистов-ленинцев и просто марксистов, религиозных сектантов, фашистов и кого только нет. Аморальная советская власть влияла на всех – и друзей своих, и врагов.

Вскоре после выхода солженицынского «Одного дня…» пришел ко мне взволнованный Володя Гершуни; он принес от Григория Померанца статью об антисемитской ноте Солженицына – и это по материалу одного только впервые опубликованного рассказа. Еще не были напечатаны «Олень и шалашовка», «Архипелаг ГУЛАГ» и пр. Но Померанц с его лагерным опытом знал, о чем он писал.

Рано утром другого дня Гершуни пришел еще более взволнованный, и первый его вопрос был: «Ты не успел это распространить? Померанц решил, что все-таки нельзя дробить силы перед лицом общего врага».

К 1972 году ситуация сложилась так, что советские диссиденты всех мастей плюс западные либералы и антисоветчики превратили Солженицына в Бога, в мерило правды, чести, морали, ума, храбрости и… далее каждый может подставить любое желаемое божественное качество. Идеалу коммунизма был противопоставлен идеал борющегося таланта, гиганта мысли, интеллектуалы дружными рядами шли лепить образ еще одного гения XX века.

Тогда-то я и выступил против этой неслыханной пошлости в газете «Джерузалем пост» двумя публикуемыми ниже статьями. Реакция была невероятной. Все сторожевые собаки мира были спущены с цепи: уничтожающие статьи, бойкот моего имени и сочинений, поиски компромата, анонимки (один бывший московский кинооператор даже поставил свою жену в непристойную позу, сфотографировал ее голые органы и прислал мне с непечатной бранью). Такова была интеллектуальная атмосфера дискуссий диссидентов эпохи позднего коммунизма.

Много времени прошло с тех лет, слава Солженицына не уменьшилась, но уж нет того почтения и уважения. Уж и в рот не глядят, и патетика его в новой России никому особенно не нужна, короче, постепенно все сжимается до своих естественных размеров.

Но оселок еврейского вопроса не дает спокойно спать писателю, и вот появляется на свет его книга о евреях России. Страх перед евреями не дает Солженицыну сказать вслух всю свою сермяжную правду. Полунамеки, ссылочки, передергивания – вот система, так знакомая нам; а почему бы не встать в полный рост и не сказать вслух: «Не люблю евреев, считаю их вредными в нашей истории, культуре, в нашей религии»? Почему не сказать: «Других звал жить не по лжи и сам таков буду»? Страшно…

Михаил Гробман

28 сентября 2001 г.

zerkalo-litart.com