Читальный зал

О писателе Солженицыне

Писатель Солженицын последнее время многими поднят на щит как защитник свободы и крупный русский прозаик. Так ли это? Без сомнения, Солженицын один из немногих в России, у кого хватило мужества последовательно и постоянно писать о зверствах и издевательствах в сталинское время, хотя надо сказать, что описание жизни в сталинских концлагерях значительно смягчено писателем. Писатель сам прошел через тюрьмы и лагеря, и он справедливо не хочет простить палачам их преступлений, тем более что палачи благоденствуют и по сию пору. Но одно дело – справедливая месть, другое – позитивное мировоззрение апологета свободы. Этого второго нет у Солженицына. Есть один аспект, в котором особенно ярко проявляется кровная связанность писателя с традиционной структурой антисвободы, характерной для России на протяжении всей ее истории. Этот аспект – еврейский вопрос, который всегда был и остается лакмусовой бумажкой в современном политическом мире. Солженицын – типичный шовинист со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но его шовинизм, конечно, отличается от официального шовинизма современной нам России. Так, например, официозные деятели, как правило, умалчивают о роли евреев в русской революции, хотя это сделать и трудно. Солженицын же, как и оппозиционные коммунистическому правительству черносотенцы-руситы, скорее склонен называть евреев виновниками русской революции. Русский народ, таким образом, является жертвой еврейского цинизма, жестокости и беспардонности. Такая точка зрения сейчас очень модна среди коммунистов-черносотенцев в России.

Роман Солженицына «В круге первом» откровенно направлен против евреев. В романе действуют несколько героев-евреев, и все они, за исключением одного, подлецы, предатели и провокаторы. Лучший из них, репрессированный коммунист Рубин, в быту нормальный человек, но по идеологии – убежденный сталинец-палач. Об остальных не приходится говорить. Этот еврей, осужденный за экономические преступления, с виду обычный человек, но потом оказывается платным стукачом-доносчиком. Это тюремщик-еврей. Это чекисты-евреи. Солженицын отнюдь не рисует евреев-чекистов только черными красками, но от этого позиция писателя становится еще более опасной и иезуитской. Интересен эпизод, где чекист-еврей, почувствовавший приближение опасности со стороны своего же учреждения, в порыве полураскаяния вспоминает эпизод из своего детства. Это история о том, как пионеры и взрослые под идейным руководством евреев затравили русского мальчика только за то, что тот защищал другого мальчика – антисемита. Соус, с которым Солженицын подает эту историю, практически ничем не отличается от фельетонов времен «безродных космополитов». А само страшное время «космополитизма» Солженицын подает читателю как время, которое печально отразилось на официальной карьере евреев-чекистов. На большее у писателя-»демократа» не хватило гуманности. Замечательно откровенна пьеса Солженицына «Олень и шалашовка», где негодяй-еврей подсиживает честного фронтовика и вместе с другими негодяями пьет кровь заключенных. До пошлости знакомая схема, но на этот раз из рук борца за «правду». А ведь кому-кому, а Солженицыну хорошо известно, как много в процентном отношении евреев-интеллигентов находилось в концлагерях того времени и как мужественно и честно провели эти люди годы и десятилетия в условиях, где человек становился животным. Какой предательский удар в спину бывших товарищей по судьбе – ни слова о них, их не было, они не боролись, не страдали, не схоронены в мерзлой земле – были только евреи – палачи и евреи – косвенные пособники палачей.

Есть роман у Солженицына, в котором нет евреев, но именно в этом романе молчание вопиет. Это «Раковый корпус». Роман, действие которого происходит в больнице. Если не считать одного слабого намека – в романе нет евреев. И это у писателя-реалиста на фоне такой ситуации, когда профессия врача в Советском Союзе – одна из еврейских профессий. Любой мало-мальски объективный советский писатель, пишущий о больнице, никогда не обходится без хотя бы одного героя-еврея, ибо это слишком заметно в жизни. Необходимо обладать большой неприязнью к евреям, чтобы в такой теме не коснуться евреев. И Солженицын их не коснулся. Это можно было бы принять за случайность, если бы это не было закономерностью. В этом смысле немота «Ракового корпуса» равна красноречию «Первого круга». Не поднимается перо у «демократа» Солженицына на доброе слово еврею.

Интересны рассуждения автора, которые он вкладывает в уста своего героя – исконно русского художника в романе «В круге первом». Этот герой отвергает Левитана как нерусского художника, ибо Левитан, по его мнению, клеветал на русскую природу, рисуя ее жалкой, серенькой, слезливой, в то время как русская природа могуча и величава. Какие знакомые слова. Как близко от них до народной шутки «Россия – родина слонов». Я уж не говорю о всей примитивности понимания автором природы художественного творчества, но какой невероятный здесь комплекс национальной неполноценности. Уже он один не позволяет Солженицыну свидетельствовать от имени русской культуры, которая поистине полноценно-грандиозна, несмотря на вечный гнет политической жандармерии. Трудно винить Солженицына в культурной недостаточности, он провел лучшие годы жизни в армии и заключении, но литературе нужны не оправдания, а культура и философия – и то и другое находятся у Солженицына на уровне среднего советского учителя. Очень знаменательна отрицательная оценка Солженицына-писателя, которую дал самый большой современный нам русский писатель – Владимир Набоков. Действительно, острый, захватывающий социальный рассказ еще не достаточен, нужны многие дополнительные компоненты, чтобы актуальная история из жизни стала подлинной литературой.

В последнем романе – «Август 1914» Солженицын пытается доказать, что он способен также и на стиль, что он обладает всеми необходимыми писателю формальными достоинствами. Но «Август 1914» из свидетеля защиты превратился в обвинителя. Претенциозное море неологизмов и диалектизмов (среди которых, без сомнения, попадаются удачные) отбрасывает нас в 1910 – 1920-е годы русской литературы со всеми ее тогдашними взлетами и падениями. Эта крепкая пересоленность, за которой теряются чувство слова, аромат его и вкус. Диапазон предтеч писателя в этом опыте велик – от попутчиков Ремизова или Клюева до пролетарского раннего Панферова. Подобные же претензии в убийственной неоригинальности можно предъявить «камере-обскуре» Солженицына – после «камеры-обскуры» Дос-Пассоса, появившейся около 40 лет назад, эти композиции Солженицына выглядят, мягко говоря, бледновато. Писатель Солженицын не первый и не последний, кто пытается выйти в ряды новаторов усилием воли.

Кстати, уж если говорить о подлинном литературном новаторстве, сопряженном с философским отрицанием тоталитарной системы, то таким непревзойденным примером в русской литературе 20-го века служит роман того же Набокова «Приглашение на казнь». К сожалению, читатель в России почти не знаком с этим замечательным произведением.

Если взять на себя задачу классификации, то Солженицына скорее всего надо по качеству и силе назвать типичным русским традиционным бытописателем, и там, где он отступает от бытописательства в сторону философии или более сложной стилистической формы, он терпит фиаско. Солженицын по качеству мысли, по мировоззрению (за исключением шовинизма), по культуре целиком и полностью находится в рядах советских либеральных писателей. Особенно это заметно, когда писатель рассуждает об искусстве. Именно эти его качества дали возможность партийному и архаичному либералу Твардовскому оценить  Солженицына. Здесь сказалась родственность культурных уровней. Солженицын, как и вся советская современная нам литература, прошел мимо, не принимая и не касаясь никого из великих учителей и первооткрывателей 20-го века. Как для всех советских писателей, для него литература 20-го века начинается от Чехова, Толстого, русских реалистов и передвижников. Именно поэтому у писателя так наивны попытки литературного новаторства. На другом полюсе – Хлебников, Мандельштам, Малевич, Бердяев, Белый. Иногда они симпатичны – но всегда чужие. Еще более чужд мир Пруста, Кафки, Ионеско, Беккета. И единственное качество Солженицына, не подошедшее его коллегам по Союзу писателей в России, – его не по указке острая политическая страстность.

Солженицын сейчас моден и, без сомнения, социально полезен. Но что за медвежью услугу оказывают русской литературе те, кто двигает писателя в ряды первых русских писателей! Не поможет и Нобелевская премия, как не помогла она Шолохову.

Пришла пора без оглядки на Кремль, здраво оценить писателя Солженицына.

Михаил Гробман

Август 1972, Иерусалим

zerkalo-litart.com