Читальный зал

Еще раз о Солженицыне

Так уж повелось, что труднее всего разоблачить человека, выступающего под маской «поргрессиста». Такие люди, как правило, очень модны в средних интеллигентских кругах, весьма активно, но поверхностно потребляющих произведения культуры. Создание модного ореола и штампа чрезвычайно затрудняет процесс анализа и объективной оценки. История знает немало парадоксов, когда такой общепризнанный «прогрессист» по существу оказывался реакционен.

Характерной гипертрофированной величиной нашего времени является русский писатель Солженицын. Нетрудно проследить пути возникновения такой потери чувства масштабности, но не об том сейчас речь, и мы только укажем, что немало этому способствовала жажда советских, да и других людей к захватывающей истории сталинских тюрем и лагерей.

И вот тот угол зрения, под которым Солженицын показывает нам события сталинской эпохи, заставил нас коснуться идейной платформы писателя и обвинить его в необъективности и шовинизме.

Первое сочинение Солженицына, появившееся в печати, – «Один день Ивана Денисовича» – целиком и полностью уместилось в рамки рупора советских либералов журнала «Новый мир». Это рассказ о том, как советский человек в самых трудных условиях жизни остается несломленным и продолжает созидательный труд на благо общества, что приносит ему моральное удовлетворение, – весьма нехитрая и приевшаяся канва, если не считать несколько архаичной славянофильской окраски. Но либеральное филистерство, шокированное показом жизни в советском концлагере, провозгласило «Одни день И. Д.» эпохой в русской литературе. Открытое признание правды о лагерях действительно было эпохой, но, во-первых, эпохой политической, а не литературной, и во-вторых – открыл эту эпоху Н. С. Хрущев, а не Солженицын. Солженицын лишь двигался в русле времени.

В сочинении «Один день И. Д.» Солженицын сделал свой первый в печати антисемитский выпад совсем в «народном» духе – еврей пристроился в теплой конторе, а И. Д. – этот символ русского человека – идет тяжело работать на морозе. Какой яд источает этот завуалированный образ – яд против интеллигента и еврея! Многие тогда заметили это, но время было такое, что иные проблемы остро волновали советское еврейство, было не до того, и никто не сказал об этом громко.

И еще долгое время молчали евреи и не отвечали Солженицыну, предполагая, что удар по нему – это удар по противникам сталинизма. И такая наивность только поощряла писателя и развязывала ему руки. Сейчас, когда мы видим, как солженицынские симпатии окончательно и бесповоротно срослись с традиционным русопятством и жидоморством, сейчас сказать правду во всеуслышание – значит оказать услугу подлинной русской литературе и демократии.

И дело совсем не в том, что в «Раковом корпусе» нет евреев, за исключением одного скользящего образа, дело в том – почему их нет. Писатель вправе выбирать и характеризовать своих героев, как ему хочется, но наше право, право критиков и читателей, сделать определенные выводы из этого выбора. И «Раковый корпус» мы рассматриваем на фоне иных сочинений Солженицына.

Почему в годы «космополитизма» мы были так чувствительны к газетным фельетонам и называли их антисемитскими? Ведь евреи-спекулянты, герои этих фельетонов, как правило, были списаны с натуры. В этих фельетонах не было прямо написано, что «еврейский народ – народ спекулянтов и вредителей», но мы называли эти фельетоны погромными потому, что авторы сознательно выбирали из еврейского народа только отрицательные типы и представляли их за весь еврейский народ. (Абсолютно идентичным путем идет Солженицын, особенно ярким примером этого служит пьеса «Олень и шалашовка».) Этого было вполне достаточно, чтобы советский человек сделал определенные несложные выводы о нашем вредном присутствии на его земле. Антисемитизм сталинской России был в идейном плане намного коварнее и опаснее нацистского антисемитизма с его открытыми лозунгами. Недаром даже в Израиле многие социалисты-сионисты не могли вовремя понять страшной юдофобской действительности СССР того времени.

Метод Солженицына также заключается в косвенном обвинении евреев в бедах, постигших Россию. Все евреи – герои Солженицына – списаны с натуры, но еврейский народ встает со страниц писателя оболганным и оплеванным. Это лишь кажущийся парадокс. За мнимой объективностью прячется прямая национальная вражда. С подобным мы, евреи, сталкиваемся не впервые. И вот на общем фоне сочинений Солженицына, где практически все евреи – отрицательные типы (о чем, кстати, умалчивают все защитники Солженицына), мы вправе задать себе вопрос: случайно ли отсутствие евреев-врачей в «Раковом корпусе», при условии, я повторяю, что в СССР это «еврейская профессия»? Ответ может быть только один: нет, это не случайность. Создание положительного еврея – героя не входит в задачу писателя-реалиста Солженицына. Шовинизм молчащий не перестает быть шовинизмом агрессивным, и в этом смысле «Раковый корпус» продолжает дело «Круга первого». Я сознательно не даю цитат из сочинений Солженицына, ибо речь идет о большем, нежели орфографические или стилистические ошибки.

Особенно кощунственно выглядит такая тенденциозность в свете светлой и мужественной судьбы русского еврея Аркадия Белинкова, которого врачи, после долгих лет, проведенных им на сталинской каторге, приговорили, как некогда Марселя Пруста, к максимальной тишине и тепличности, но Белинков, с больным сердцем и ясным сознанием, совершил гигантский и смертельный прыжок Россия – США, во имя правды и демократии.

А судьба другого русского еврея – Владимира Гершуни, который, находясь еще мальчиком в одном концлагере с Солженицыным, покорял всех своим бесстрашием и принципиальностью и сейчас заключен в подлые стены советской психиатрической тюрьмы, и неизвестно, когда и в каком виде он будет выпущен оттуда.

А смертельная судьба великого поэта Осипа Мандельштама – никто не знает, где его могила. А тысячи и тысячи бесконечно трагических и чистых судеб еврейских интеллигентов в России, которые полной мерой соединили свою жизнь и смерть со всеми народами СССР. Нет места для них на страницах солженицынских книг. И вот пока еврей Гершуни снова задыхается во имя правды за решеткой русской тюрьмы – его бывший солагерник Александр Солженицын недрогнувшим голосом рассказывает миру о том, каких спекулянтов, чекистов и сталинцев дал России еврейский народ.

Особенной популярностью книги Солженицына пользуются среди людей, которые почти не знакомы с современными литературой и искусством. Классику XX века они знают тоже весьма слабо. Это любители поэзии, на полках которых стоят книжки либеральных советских поэтов. О Мандельштаме они знают по бестселлеру, написанному его вдовой, о Пастернаке – только после скандала с Нобелевской премией, о Хлебникове и футуристах они только слышали, не более того. Это любители пофилософствовать на отвлеченные темы, на книжных полках которых стоят подряд все изданные в Москве собрания сочинений, от книг нечистоплотного классика советской литературы А. Н. Толстого до многотомных сантиментов Ромена Роллана или Фейхтвангера, от детективов московского производства до фантастики «прогрессивных» писателей Калифорнии или Австралии. Это читатели, воспитанные на журналах «Юность» и «Иностранная литература». И к тому же они весьма амбициозны, что особенно ярко выявляется, когда некоторые из них, прожив несколько месяцев в Израиле, не краснея, заявляют о «низком культурном уровне» израильского общества, не понимая и не чувствуя, как смешны и нелепы их провинциальные претензии. И именно эти люди принимают на ура Солженицына, ибо в его сочинениях они находят то, что щекочет их довольно спокойные к ближнему нервы. Культурная ущербность подобных читателей заключается и в том, что они совсем не заметили, как связал Солженицын еврейское соблюдение субботы и предательство в лице одного из героев «Круга первого». Солженицын не нашел иного выхода, как сделать стукачом именно религиозного еврея. Равнодушие к оскорблению еврейской религии есть один из особенно характерных показателей низкого духовного и культурного уровня некоторой части еврейских читателей Солженицына.

Я еще раз хочу подчеркнуть здесь, что Солженицын нарисовал только слабое подобие страшной действительности сталинских лагерей. Это не удивительно, ведь Солженицын выплыл в эпоху, когда критика Сталина была официальной линией Кремля и писатель предполагал все написанное им напечатать в СССР, где цензура ни на секунду не прятала когти, даже в самые либеральные времена. Помнится также конференция  деятелей культуры, созванная Хрущевым, где последний попросил Солженицына встать перед всеми и противопоставил его художникам и писателям – нонконформистам как своего единомышленника. Солженицын стоял молча, ибо он был тогда в фаворе и конфронтация с официозом не входила в его планы. У подлинно сложного, глубокого нового русского писателя не могло быть, даже на минуточку, общей платформы с идеологическим комплексом товарища Хрущева и его друзей в лице Твардовского и других.

В связи с отношением к Солженицыну интересно проследить настроения некоторой н е б о л ь ш о й  части многоликого и многоголового конгломерата новых репатриантов из России в Израиле.

Вчерашний советский человек, лояльно шедший из пионеров в комсомол и далее, лояльно много лет работавший в газете или на заводе, в кино, в больнице, в институте, лояльно читавший только доступное, то есть дозволенное, державший кукиш в кармане много лет и привыкший говорить шепотом, – этот вчерашний тихий человек сегодня, в Израиле, смело надувает грудь, громко негодует против советской действительности, называет себя если не «демократом», то по меньшей мере их, «демократов», близким другом. Этот «борец за правду» не прочь поехать на конференцию в Германию и поделиться там своим взглядом на судьбы России и опытом своей борьбы с советской идеологией. И как часто он готов бросить всю боевую мощь ЦАХАЛа (Армия обороны Израиля) и дипломатический опыт Мисрад ахуц (МИД) на дело освобождения русского народа от ига большевиков. И как был этот «псевдодемократ» филистером там, в СССР, так он и здесь остался обывателем, но просто, как камбала, перекрасился в модно-антисоветский цвет. И удивительно, как раздражают эту публику такие слова, как «патриотизм», «Сохнут», «Мисрад ахуц». Патриотизм, оказывается, приелся еще в Советском Союзе, Сохнут чего-то недодал, а Мисрад ахуц не взял сразу же к себе на ответственную работу советчика по русскому вопросу. Этим людям трудно понять, что есть другие люди, никогда ничьими патриотами не бывшие, а посему это понятие они привезли с собой в Израиль не истасканным и не износившимся.

Но вернемся к Солженицыну. Он-то, в отличие от некоторых своих еврейских поклонников, настоящий патриот России. Во имя этого своего патриотизма он находится сейчас в оппозиции к советской официальной линии. Во имя этого своего патриотизма он склонен кого угодно обвинить в бедах, постигших русских людей, кого угодно, но не русский народ. И писатель находит этого козла отпущения, по установившейся традиции, в лице еврея. Таким образом, отрицательные герои-евреи у Солженицына – это не только жалкий плод личного недоброжелательства – это также результат его политического понимания истории. Солженицын, как и вся современная оппозиция в России, достаточно политически растерян и слеп, и вот, идя на ощупь, он забрел в болотистую чащу неославянофильства, которая неотделима от великорусского шовинизма. Многие бы рады сказать это во весь голос, но опасаются нанести ущерб русской демократии. Хочу напомнить этим людям, что русская демократия никогда не шла в ногу с шовинизмом и, таким образом, борьба с шовинизмом демократии повредить не может.

Можно понять тоску западной русской эмиграции о новом Льве Толстом с острой политической ориентацией, но Солженицын годится на эту роль не намного больше, чем давно позабытый, а некогда прославляемый Дудинцев. Находится немало людей, готовых пожертвовать литературной правдой во имя политических интересов, но едва ли подобный метод оправдывает себя, скорее наоборот. Получается и так, что вчерашний средненький советский писатель сегодня вдруг становится значительной литературной фигурой только потому, что он пересек русскую границу и стал писать с обратной политической направленностью. Быть может, честь и хвала его публицистике, но его духовная жизнь осталась на том же стандартном уровне, на котором она находилась в бытность его советским писателем. От перемены квартиры, пищи или партийной принадлежности культура и талант не возрастают. Вот и происходит антагонизм плюсов и минусов с одинаковым литературным знаменателем. Таким образом, возникает подмена подлинной авангардной неофициальной литературы, которая довольно сильна сейчас в России, модными политико-литературными эрзацами. Война Духа подменяется маленькой местью за прошлые и настоящие обиды. К слову сказать, особенно грешит в этом отношении журнал «Посев», который очень часто представляет малодаровитых художников, поэтов или иных дилетантов как весомых деятелей российской культуры. Это одновременно и смешно, и печально.

(Нечто подобное мы замечаем, к сожалению, иногда и у себя в Израиле, когда неумелый дилетант объявляется талантливым художником, писателем и пр. только потому, что он борется за свой выезд из России в Израиль. В итоге алие это, конечно, не помогает, но зато наполняет этого человека амбициями и компрометирует подлинную еврейско-русскую культуру.)

В связи с темой «русские писатели и еврейство» хочу опротестовать один навет на русскую литературу. Иногда в еврейскую прессу проникают безапелляционные суждения об антисемитизме русской литературы, о ее равнодушии к трагическим еврейским судьбам. Этот навет идет от людей, не знакомых с русскими литературой и искусством. До XVIII века включительно еврейский вопрос не был актуален в русской культуре, но писатели и поэты много писали о библейском еврействе и Палестине, писали, как и позже, в самых возвышенных и теплых тонах, ибо это было связано с христианским мировоззрением авторов. В XIX веке было достаточно писателей, сочувствовавших евреям, но в целом русские писатели XIX века относились к евреям с презрением, равнодушием или даже, как Гоголь, с агрессивностью.

Кардинально все изменилось в XX веке, веке блестящего взлета русской литературы, когда она вместе с русскими искусством и философией из региональной превратилась в общечеловеческую. Русская литература XX века полностью порвала со старой литературной традицией неуважения или неприязни к евреям. Напротив, она стала юдофильской. От писателей старшего поколения, как Горький или Короленко, до молодых акмеистов, от славянского гения Хлебникова и его футуристических единомышленников Давида Бурлюка и Маяковского, до «обереутов» или литературных новаторов послесталинского времени (Холин, Айги, Красовицкий, Хромов, Яйнов и др.). Евреи были и остались активными работниками на ниве русского языка, и это есть подлинный и редкий пример высокого национального братства. Антисемитизм в русской литературе XX века позорен и загнан. Глубокая мораль русского литературного авангардизма полностью чиста от малейшего проявления любого шовинизма, в т. ч. и антисемитизма. Шовинизм вернулся не в русскую, а в советскую литературу в конце 1940-х годов XX в., когда Сталин возродил и гальванизировал многие старорежимные методы и принципы, и главный из них – антисемитизм. Обвинить же поголовно русскую литературу в антисемитизме может только очень невежественный или неумный человек, особенно если принять во внимание, что удельный вес русской литературы в целом особенно велик в XX веке.

В заключение следует заметить, истины ради, что еврейский вопрос далеко не главный в интересах Солженицына как писателя, но он является тем ключом, благодаря которому мы можем раскрыть основные принципы идеологической устремленности писателя и место писателя в современной нам русской литературе.

Михаил Гробман

Февраль 1973

zerkalo-litart.com