Читальный зал

Фото Netflix

Сериал «Неортодоксальная» как проявление «новой этики»

За явными и яркими, привлекающими всеобщее внимание изменениями общественной этики (включающими такие разные явления, как культура травмы, кампании против харассмента и разных форм культурной апроприации, которые у нас скопом маркируются как «новая этика») происходят сдвиги, менее бросающиеся в глаза, но, возможно, более фундаментальные. Один из таких сдвигов – исчезновение табу на публичное обсуждение злоупотреблений в среде ортодоксального еврейства.

В марте 2020 года на стриминговой платформе Netflix вышел сериал «Неортодоксальная» («Unorthodox»), крайне благосклонно принятый критикой и зрителями во всем мире. Героиня фильма, блестяще сыгранная молодой израильской актрисой Широй Хаас, выросшая в ультраортодоксальной хасидской общине в нью-йоркском Вильямсбурге, сбегает от своего мужа (не злого, но инфантильного и зомбированного общинной идеологией) в Берлин, куда когда-то сбежала от отца ее мать-лесбиянка. В Берлине Эсти обретает свободу, которая оказывается небезболезненной и не дающей простых ответов (в первый раз в жизни открывая интернет-поисковик, она пишет «существует ли Бог?» – и получает множество взаимоисключающих ответов).

Не обходится стороной и тема Холокоста. Во время поездки с новообретенными друзьями-музыкантами на Ванзее (сцена вхождения в воду – запараллеленная воспоминанием о ритуальном омовении в микве – одна из самых сильных в фильме) Эсти указывают на красивый особняк на берегу озера и говорят, что именно здесь принималось решение об «окончательном решении еврейского вопроса». И для нее это двойной шок, потому что трагедия Холокоста, нечто глубоко внутреннее и сакральное, оказывается не просто известной этим «гоям» лучше, чем ей, но сосуществует с самой обычной жизнью – рядом с этим особняком располагается пляж и беззаботно купаются люди. Эта свобода оттеняется почти тоталитарной реальностью ее общины, в которой она лишена воли и субъектности и чьи старейшины, узнав, что бежавшая беременна, не брезгуют, чтобы вернуть ее и ребенка, обращаться к откровенно криминальным методам.

Интерес киноиндустрии к жизни ортодоксальных общин – не новое явление. Израильский сериал «Штисель» («Shtisel», первая роль в кино Ширы Хаас) о жизни такой общины в Иерусалиме, сочувственный к героям и довольно тепло принимаемый как ортодоксальной, так и светской публикой, с успехом демонстрируется на стриминговых платформах, и в 2018 году два его сезона были куплены Netflix. В 2017 году на той же Netflix вышел документальный сериал «Один из нас» («One of Us»), уже заметно более критический. Это истории трех человек, сбежавших из точно такой же хасидской общины в Нью-Йорке, что и героиня «Неортодоксальной». Герои рассказывают о домашнем насилии в общине, в том числе сексуальном и направленном против детей, и о трудностях, связанных с разрывом с прежней жизнью и привыканием к новой. Похожие документальные фильмы выходили и раньше – например, израильская лента «Да будет свет» («Let There Be Light») Мени Филипса 2007 года и канадская «Покидая загон» («Leaving the Fold») Эрика Скотта 2008 года, – но они оставались куда более локальными явлениями.

В свою очередь, сериал «Неортодоксальная» основан на одноименном романе Деборы Фельдман («Unorthodox: The Scandalous Rejection of My Hasidic Roots»), вышедшем в 2012 году и рассказывающем (с некоторыми изменениями) реальную историю автора, которая сбежала из Вильямсбурга в конце 2000-х.

В том же 2012 году в Британии выходит фильм Себастьяна Лелио «Неповиновение» («Disobedience») – романтическая история дочери раввина, сбежавшей в Нью-Йорк из ортодоксальной общины в Лондоне после романа с женщиной. Фильм снят по роману британки Наоми Олдерман 2006 года, вызвавшему некоторую критику в иудейской среде, но в целом избегающему острой критики царящих в ней порядков.

Словом, разговор об ортодоксальном иудаизме как среде, не приемлющей и выталкивающей инакомыслящих, идет уже довольно давно, но изображение этой среды как наделенной отчетливо тоталитарными чертами проникает в массовую культуру только сейчас.

До последнего времени в западной культуре было не слишком принято критиковать иудейскую религиозность и связанные с нею злоупотребления. Этот разговор ограничивался либеральной университетской средой, прежде всего, израильской (своим можно) и американской (в принципе довольно левой), но не проникал в массовую культуру. Культура приоритета прав человека, в значительной степени выстроенная вокруг Холокоста как этической точки отсчета, допускала своего рода добровольную самоцензуру, когда речь шла о злоупотреблениях в еврейской среде: дискурс ответственности за преступления нацизма и признания вины слишком контрастировал с критикой иудаизма, что приводило к этическому табу на нее. Сейчас на глазах начинается что-то новое. Новое поколение больше не считает себя виноватым специально перед евреями, а верховенство прав человека, недопустимость абьюза, в том числе религиозно оправданного, и прочая приснопоминаемая «новая этика» стремительно выходят в мейнстрим. Этому дополнительно способствуют феминистское движение и специально феминистская критика религии, также на глазах выходящая в массовую культуру – от уже классического «Рассказа служанки» до свежего «Приди ко мне» Малгожаты Шумовской. (Надо заметить, что «Неортодоксальная» сделана яркой германо-американской командой женщин и дает подчеркнуто женский взгляд на происходящее.) В этих условиях старые табу перестают работать, и среди тех, к кому возникают вопросы, оказываются также и ортодоксальные евреи. Тут любопытна логика развития: сначала эти вопросы облекаются в форму осторожной романтизированной беллетристики, потом эта беллетристика становится менее осторожной и лишается романтизации, потом это документальное кино, традиционный инструмент вынесения трудного дискурса в мейнстрим, и вот теперь массовый игровой сериал.

Интересно, что в этой новой фазе территорией свободы для героини-еврейки оказывается Германия (автор книги говорит, что такое бегство в Берлин жертв абьюза со всего мира – уже вполне культурный феномен). И теми, кто считает себя вправе задавать вопросы и настаивать на получении ответов, оказывается молодое поколение немцев. Трудно не подумать о том, что такая возможность – результат усилий по проработке нацистского прошлого, проделанных Германией. Если работа с прошлым имеет смысл, то не в последнюю очередь для того, чтобы вина за исторические преступления не препятствовала критике любых форм насилия.

Николай Эппле

colta.ru