Читальный зал

Бюсты Ленина и Брежнева в парке «Музеон» в Москве 19 июня 2020. Фото Reuters

Прощание с Лениным и Христофором Колумбом

Люди, надолго оказавшиеся взаперти, мечтают о свободе, но могут привыкнуть к своей неволе, особенно когда неволя эта вполне комфортабельна. Мудрее они от этого не становятся, но могут начать следить за потоком времени. Может быть, даже чуть лучше понимать, что же это за так называемый поток времени. И точнее определять свое в нем положение.

При очень благоприятном стечении обстоятельств у человека в голове начинают укладываться прежде разрозненные афоризмы, пословицы и поговорки, просто какие-то мусорные словосочетания. Если, например, человек знал выражение «золотой век» или, скажем, формулу Платона «время – это подвижный образ вечности», и потом соотнес их с другими выражениями, например, «первородный грех» и «второе пришествие», то в голове такого человека вполне может сложиться некая собственная, личная, домашняя шкала времени.

Этот процесс может оказаться болезненным. И особенно обидным для так называемых образованных людей. Потому что многие образованные люди живут, оказывается, вне времени, или в вечности. Им может казаться, что великие события прошлого или воздвигнутые в них памятники мировой цивилизации раз и навсегда прибиты золотыми гвоздиками к некоему внутреннему небосводу. Например, греки разорили Трою в 12 в. до н. э., афиняне казнили Сократа в 399 году до н. э., вандалы захватили Рим в 455 году, а еще через двадцать лет последнего римского императора Ромула Августула заставил отречься от престола командир чего-то вроде римской ЧВК «Вагнер» Одоакр. Человек может помнить также, что турки захватили Константинополь в 1453 году, а Колумб открыл Америку в 1492 году.

И вот за всеми этими словами у человека в голове может волей-неволей укрепиться вот какая мысль: живи мы в те интересные и грозные времена, мы непременно подумали бы, что на наших глазах кончился золотой век и начался век железный. Вернее, по старому принципу греческого домино –сыпалась целая череда веков похуже – серебряный, медный, железный. Люди строили города, возводили храмы, наполняли библиотеки книгами, воспитывали окружающие племена в духе своей высокой цивилизации, даже приближали к себе кудрявых мальчиков, чтобы те, неблагодарные, вдруг в один прекрасный день врывались в их покои и перерезали горло своим вчерашним благодетелям. Да еще по дороге, утратив всякое чувство прекрасного, отрубали пенисы, носы и груди у прекрасных статуй богинь и сатиров, сжигали библиотеки и останавливали развитие на сто, двести, а то и на триста лет.

Правда, потом, учит нас все та же история, потомки этих варваров, как бы кончив тогдашние институты красной профессуры, продвигали свои точные науки, и снова обучали своей дерьмоядерной физике уже следующих варваров, показывая им всем на пальцах, как удобен ватерклозет и как непрактично гоняться за антилопами с луком и стрелами. Поскольку ватерклозеты нужно было не только построить, но и поддерживать в рабочем состоянии, естественным образом из завоеванных стран приходилось завозить всех этих отсталых разноцветных, отбирать у них на таможне лук и стрелы и приобщать к цивилизации, образованию и науке. Что при этом где-то там, далеко-далеко, разрушалась чужая размеренная жизнь, ватерклозетным в голову не приходило. Ведь ежу понятно, насколько черному дикарю интереснее будет жить жизнью белого божества.

Наука, однако же, тоже не стояла на месте, и следующий золотой век торжества мудрых завоевателей склонился к закату. В своем восторге перед наукой европейская цивилизация на самом своем острие занялась искусственным отбором. Искусственный интеллект национал-социалистов в Германии и Европе занялся измерением носов, черепов, состава крови и ума, так что чуть было не установил свой золотой век. А соседний с ним искусственный интеллект большевиков чуть было не установил свой окончательный золотой век трудящихся. У одних золотой век закатился в середине, у других – ближе к концу двадцатого века. Хоть и действовали оба мира строго по науке. У одних была расовая теория, у других – научный коммунизм.

Новые золотовечные проекты вынуждены были не только соседствовать с предшествовавшей эпохой, но и перенимать ее ноу-хау и лайфхаки. Например, несмотря на всю свою народность и близость к простому человеку, в Советской России полюбили памятники из гранита и мрамора, алюминия и бронзы, чугуна и стали, из гипса и смальты, из кирпича и бетона. Были ли эти памятники шедеврами скульптуры? Иногда – были. Даже часто были. Если отрешиться от времени, когда их устанавливали, они стали со временем не просто притягивать к себе внимание подданных, но формировать городское пространство, вернее –структурировать его. Пусть по Москве каменных и бронзовых военных, писателей, ученых, архитекторов натыкано и не так много, как, например, в Лондоне, все же эти малоподвижные персонажи поселились в огромном городе. Молча, но зримо они даже дирижируют городскими потоками. Представители нового золотого века, например, так называемого высокого сталинизма, или пришедшего ему на смену ленинизма эпохи Брежнева, огромные сталины и ленины, грибоедовы и пушкины стали для многих почти явлениями природы. Хотя исторически они были лишь подражаниями – часто жалкими – греческим и римским памятникам, часто разрушенным тысячу или даже две тысячи лет назад.

А главное – они никогда не были явлениями природы. Сколько бы ни простоял царь или вождь на своем коне или на отполированном гранитном барабане весом в десять тысяч тонн и как бы ни был он прекрасен в художественном отношении, он никогда не забывал, что и его могут свергнуть. Люди, каждый день ходившие мимо него на работу, об этом могли не задумываться. Но стоит им остановиться в потоке повседневности, и дни такого памятника сочтены.

Когда в Киеве тогдашний президент Янукович попытался на несколько недель остановить процесс так называемой евроинтеграции Украины, задумавшиеся о своей исторической развилке граждане начали «ленинопад». И далеко за Атлантическим океаном у людей, сидевших в своих тесных жилищах на карантине, созрело желание рассчитаться с золотым веком тех, кто никакой изоляции и не заметил, ибо заточение провел в пентхаусе или на вилле с парком. О эти неблагодарные потомки дикарей, спустившихся с гор или привезенных из пустынь, так и не познавшие, может быть, в седьмом поколении вкуса, цвета и аромата нашего золотого века! Нашего американского чуда! Как объяснить аромат дыни человеку, всю жизнь жевавшему шнурки? Никак! Золотой век не просто кончается – его недовольные и быстрые отбирают у замедленных и отупевших. Возможно, у тех, кто утратил права на распоряжение своим золотым веком. Почему же они утратили эти права? Да потому что решили, будто этот золотой век принадлежит им от природы, по праву биологического наследования. А история – старая врагиня биологии.

Иконоборцы вполне могут оказаться хуже своих исторических поработителей, прошлых хозяев дискурса. Как, например, советские плакатисты-пропагандистыстолетней давности. Андрей Платонов рассказал, как отвернувшаяся от царского престола и христианского креста Советская Россия начала свой иконоборческий поход. В «Сокровенном человеке» (1927) он показал место встречи отринутого мира с миром новым.

«Один плакат перемалевали из большой иконы – где архистратиг Георгий поражает змея, воюя на адовом дне. К Георгию приделали голову Троцкого, а змею-гаду нарисовали голову буржуя; кресты на ризе Георгия Победоносца зарисовали звездами, но краска была плохая, и из-под звезд виднелись опять-такикресты. Это Пухова удручало. Он ревниво следил за революцией, стыдясь за каждую ее глупость, хотя к ней был мало причастен».

Но остановить глупость не было никакой возможности. Потому что она оказалась живой и страстной. А ум оказался мертвым и неподвижным. И не смог ровным счетом ничего противопоставить стремительному ходу нового времени.

Человек размышляющий уступил человеку действующему. Ну, разве что он успел описать это быстродействие, как Платонов описал прибытие агитпоезда товарища Троцкого:

«Пухов прошел вслед и очутился около агитпункта. Там уже стояла красноармейская масса, разные железнодорожники и жадные до образования мужики. Приехавший военный начальник взошел на трибуну – и тут ему все захлопали, не зная его фамилии. Но начальник оказался строгим человеком и сразу отрубил:

– Товарищи и граждане! На первый раз я прощаю, но заявляю, чтобы впредь подобных демонстраций не повторялось! Здесь не цирк, и я не клоун – хлопать в ладоши тут не по существу! Народ сразу примолк и умильно уставился на оратора – особенно мешочники: может, дескать, лицо запомнит и посадит на поезд. Но начальник, разъяснив, что буржуазия целиком и полностью – сволочь, уехал, не запомнив ни одного умильного лица. Ни один мешочник в порожний длинный поезд так и не попал: охрана сказала, что вольным нельзя ехать на военном поезде особого назначения.

– А он же порожняком, – все едино, – лупить будет! – спорили худые мужики.

– Командарму пустой поезд полагается по приказу! – объяснили красноармейцы из охраны.

– Раз по приказу – мы не спорим! – покорялись мешочники. – Только мы не в поезде сядем, а на сцепках!

– Нигде нельзя! – отвечали охранники. – Только на спице колеса можно! Наконец, поезд уехал, постреливая в воздух – для испуга жадных до транспорта мешочников.

Рассылка
Получайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Подписаться
– Дела! – сказал Пухов одному деповскому слесарю. – Маленькое тело на сорока осях везут!

– Нагрузка маленькая – на канате вошь тащут! – на глаз измерил деповский слесарь.

– Дрезину бы ему дать – и ладно! – сообразил Пухов. – Тратят зря американский паровоз! Идучи в барак за порцией пищи, Пухов разглядывал по дороге всякие надписи и объявления – он был любитель до чтения и ценил всякий человеческий помысел».

Платонов глазами Пухова разглядел, откуда вылезли советские памятники и почему мужики в Украине с неизбежностью начали крушить старых и, казалось бы, давно уже ставших как бы железными и мраморными деревьями вождей. А вот потому и сковырнули, что везли такого вождя одного в целом поезде, а мужиков-мешочников не только с собой не взял народный командарм, но и два-три года спустя оставит голодать и умирать при живом хлебе.

Точно так, как те мужики-мешочники, почувствовали себя посаженные на карантин люди бедных предместий и городов наших дней. Им, дескать, не полагается. Не ради них Колумб Америку открывал, не ради них раскуривал свою кимберлитовую трубку Сесиль Родс, не ради них основал он Дебирс (или Алросу?). Ни Колумба, ни Родса с того света не достать, говорите? Как бы не так! Вот они, окаменевшие в славе своей Ленин и Дзержинский, маршал Конев и Сесил Родс, Христофор Колумб и Маргарет Митчелл. За ними пришли. Новая волна большого иконоборчества взыграла из-под обломков советской империи и западной самоуверенности. На стороне иконоборцев – справедливость, на стороне созерцателей – право сокрушаться о расставании с золотым веком.

Гасан Гусейнов

rfi.fr