Рувен Штейн. "Наверное, я настоящий умер там, в Бабьем Яре..."

Рувим Штейн - один из 29 киевлян, спасшихся из Бабьего Яра. Он помнит все события отчетливо - в 1941-м ему исполнилось 15 лет. Как и большинство выживших, Рувим имел арийскую, а не еврейскую внешность: голубоглазый блондин с гордым профилем без горбинки. "В Яре остались мои мама и сестра. Я выжил только потому, что погибающая мама крикнула "Беги", а я не мог ослушаться", - рассказывает Рувим.

Вот что он сохранил в своей памяти о тех страшных днях:

"Прочитав объявление, предписывающее нам явиться к 8 часам утра на угол Мельниковой и Доктеривской, мы, киевские евреи, выполнили приказ. Хотя и слышали о массовых расстрелах в Бердичеве и Виннице.
Я сразу понял: мы идем на смерть. Я уговаривал маму спрятаться, остаться дома, но она отказывалась меня слушать, а шестилетняя сестра только плакала. Мама говорила, что никто не станет расстреливать беспомощных женщин и детей. Нас согнали на огромную поляну перед Яром. Там стояли столы, как в клубе в президиуме. За каждым были офицер, солдат и переводчик. У нас забрали паспорта и метрики - их, не регистрируя, швырнули в костер. Тут и мама поняла, что мы теперь - не люди, мы не существуем. Она четко знала правило: нет бумажки - нет человека.
После того как наши документы сгорели, я не верю немецкому донесению о том, что в Яре в эти дни был уничтожен 33 771 человек. Может, до этой цифры немцы и вели регистрацию, а потом им надоело.
Отнятые у нас вещи в костер не бросили - им придавали большую цену, чем нам, они возвышались у Яра двумя курганами и должны были пережить хозяев. Нас разделили на две колонны - мужчин и женщин. Мама с сестрой вырывались и кричали, но вскоре они исчезли в толпе. Последнее, что я услышал, - мамин крик: "Беги".
Мужская колонна двинулась к Яру по-военному, почти чеканя шаг.
Перед самым Яром дорога изогнулась, из оврага появилась широкая труба. Я в нее прыгнул и застрял. Не помню, как и через сколько часов мне удалось выбраться. Была уже ночь. Я добежал до старого кладбища, провел там день, добрался домой и еще семь дней просидел там - без еды. А потом появился местный дворник. Сдавший немцам соседей-евреев, он решил пересчитать оставшееся добро. Я выпрыгнул в окно и убежал. Жил на киевских окраинах, собирал там картошку, торговал ею на базарах. Воровать так и не научился, мама не велела. На базарах начались облавы: искали уцелевших евреев, славян угоняли на работы в Германию. Я понял, что пора бежать из Киева. Прошел пешком Черниговскую, Сумскую и Орловскую области, добрался до Брянщины - и там перешел через линию фронта, к нашим.
Историю о Яре я никому не рассказывал: боялся. Меня отправили в артиллерийскую учебку под Свердловск, потом мобилизовали, я освобождал Прибалтику, воевал с Японией. Потом вернулся в Киев, поступил в Институт физкультуры, занялся гимнастикой, стал тренером, жил в общежитии - вроде и не киевлянин. К Бабьему Яру с тех пор не приближался.
Наверное, я настоящий умер там, в Бабьем Яре, а то, что осталось, - искривленная тень".